Алексей Афанасьевич Кокель: Воспоминания современников и учеников
ВЫДАЮЩИЙСЯ ХУДОЖНИК И ПЕДАГОГ
А. Г. Григорьев, кандидат искусствоведения.
Алексей Афанасьевич Кокель – первый из чувашских
художников, получивших академическое образование еще в дооктябрьский период. Его
творческое становление проходило под непосредственным руководством
П.П.Чистякова, И.Е.Репина, В.Е.Маковского, Д.Н.Кардовского и было тесно связано
с русской демократической культурой, с ее революционными идеалами и традициями.
Как педагог, он на новом историческом этапе, в момент разгула формалистических
группировок и течений выступал в защиту лучших достижений мировой реалистической
школы, развивал ее основные требования и положения, воспитал мастеров, чье
творчество сыграло видную роль в утверждении принципов искусства
социалистического реализма.
Родился А.А.Кокель 1 (13) марта 1880 г. в селе Тарханы
Буинского уезда Симбирской губернии (ныне – Батыревского района Чувашской АССР).
Село расположено вдали от крупных культурных центров, ближайший город – Симбирск
– находился в 130 километрах. Стояло оно на реке Шлепшур, среди болот.
Единственная грунтовая дорога, связывающая село с районным центром, построена
лишь в 1968 г. Несмотря на удаленность от культурных центров, Тарханы не были
глухим захолустьем. Это был волостной центр со школой, где успешно трудились
воспитанники Симбирской чувашской учительской школы и где жители хорошо знали
деятелей народного просвещения И.Н.Ульянова и И.Я.Яковлева. Здесь же находилось
знаменитое удельное лесничество, куда из Петербурга назначались специалисты с
высшим образованием. В Тарханах работали люди разных национальностей, преданные
идее просвещения народов, освобождения всех трудящихся от гнета эксплуататоров.
Родители А.А.Кокеля были бедные неграмотные крестьяне.
Поженились они вопреки воле родни, за что были публично прокляты и оставлены без
всякого имущества. Домик, построенный молодыми, сгорел. Будущий художник родился
в курной избе-полуземлянке, место которой ныне определяет сохранившаяся старая
ветла, посаженная в год рождения А.А.Кокеля. На этом месте в 1900 г. его старший
брат Иван построил дом русского типа, который в 30-x годах был перевезен на
территорию Тарханской средней школы. Ветлу с родной улицей много раз рисовал
А.А.Кокель. В доме брата в период революции 1905–1907 гг. он создал
произведения, многообразно отражающие жизнь чувашского народа.
Фамилия Кокеля для многих представляет загадку. Начиная с
1910 г., когда он впервые был представлен на петербургской выставке, и появились
похвальные отзывы, ему стали приписывать немецкое происхождение. Его родину
стали искать в одном из двух Кокельских комитатов в
Сель Едиградии, отмеченных в знаменитом «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и
Эфрона (30-й полутом, стр. 625). В некоторых изданиях фамилия художника и поныне
воспроизводится искаженно: Кукаль и Какель. Происходит же она от чувашского
слова «кукăль» – пирог – и отражает крайнюю бедность семьи, для которой эта
простая пища была недоступна. Закрепилась она с легкой руки брата Ивана,
который, по примеру ярмарочных продавцов, ходил по улице и предлагал детям
игрушечные «пироги с мясом». «Пирог» стал прозвищем семьи, затем и всей родни,
от него пошли многочисленные Кокели, Пироговы и Пирожковы. В Петербурге художник
сначала был записан как Афанасьев – по имени отца, уездные власти окрестили его
Кирилловым – по имени деда, наконец, деревенское прозвище стало его фамилией.
Любовь к искусству пробудилась в нем с раннего детства. За
неимением бумаги, карандаша и красок он рисовал грифелем и самодельным углем на
глиняных черепках, обожженных без поливы. Краски готовил сам – из разноцветных
камешков, собранных на склонах окрестных оврагов. Главным героем его изображений
был яркокрасочный и звонкоголосый петух, символ торжествующей жизни и
вдохновенной трудовой деятельности, которого он вырезал из бумаги, бересты или
кожи и наклеивал на окно: смотреть приходили со всего села. Любил Кокель
мастерить колокола с причудливым звоном. Отец к занятиям сына относился
ревностно, верил, что из него «выйдет толк». Поэтому, когда брат Иван нечаянно
разбил эти колокола, Афанасий Кириллович, никогда не бивший детей, наказал
старшего сына «за неуважение к творчеству и красоте».
Семи лет А.А.Кокель стал учеником
местной школы. Учился по всем предметам отлично, перерисовал все иллюстрации к
книгам, какие были в личной библиотеке учителя. Вслед за братом Иваном поехал в
Симбирскую чувашскую учительскую школу. И.Я.Яковлев называл его в числе тех ее
воспитанников, которыми может гордиться чувашский народ. Однако учиться здесь
А.А.Кокелю помешала болезнь, приковавшая его к постели на многие годы.
Кокелю шел десятый год. Он любил петь, обладал красивым
голосом. Это заметил сельский священник, определивший его в церковный хор. В
зимнюю пургу во время похорон жены священника мальчик простудился, потерял
голос, а вскоре заболел костным туберкулезом, который мучил его в течение всей
жизни. Ко времени поездки в Петербург у него на локтях и на боках было около
десяти открытых ран, в результате хирургических операций он лишился трех ребер.
В глазах появилась сильная резь. Эта болезнь, доставлявшая художнику бесконечные
страдания, потребовала множества операций, одну из которых, пятую, он перенес в
1941 г., перед самым началом Великой Отечественной войны. Заболев, А.А.Кокель
оказался полностью непригодным к крестьянскому труду. Единственным его занятием
стало рисование. В школе он получил карандаш, грифель и грифельную доску.
Рисовал по памяти и с натуры домашних животных и птиц, позднее – виды села и
портреты сельчан. Рисунки были линейные, в профиль. «Не давался мне фас»,– пишет
А.А.Кокель в «Автобиографии» 1950 г.
Слух о его художественных
способностях быстро распространился в селе и окрестности. В таланте Кокеля, как
и в его болезни, суеверные, невежественные крестьяне усматривали «божье
провидение», поэтому – «чтобы успеть» – несли ему на изготовление иконы. Иконы
освящались наравне с теми, которые писались в настоящих мастерских. Заказы
становились особенно многочисленными перед большими церковными праздниками.
Стены избы до отказа были увешаны работами молодого художника, своего рода
образцами для заказчиков. На вырученные от продажи деньги отец покупал у
коробейников дешевые книжки сытинского издания, например, «Кузнец Вакула» и
«Тарас Бульба» Н.В.Гоголя, которые были украшены рисунками лучших русских
художников конца XIX века. Мир украинских образов навсегда пленил чувашского
мальчика, стал грезиться ему во сне.
Любовь к сказочной Украине
укрепилась, когда он подружился с управляющим лесничеством в Тарханах Левченко.
Тот задумал устроить своего юного друга в иконописную мастерскую Киево-Печерской
лавры, где получили образование многие чувашские юноши. В приеме в мастерскую
А.А.Кокелю отказали из-за болезни. Левченко звал его к себе на Украину, на
Полтавщину, он подарил Кокелю годовой комплект журнала «Родина» в переплете и
книгу произведений Т.Г.Шевченко. Однако выезд на Украину не состоялся. Левченко,
дослужив до пенсии, срочно вынужден был оставить Тарханы. На его место из
Петербурга прибыл новый управляющий лесничеством – Вячеслав Иосифович Раубе. Его
жена Мария Вячеславовна была художницей-любительницей, хорошо знала одного из
главных организаторов и руководителей Товарищества передвижных художественных
выставок В.Е.Маковского. У нее имелись богатейшее собрание отличнейших гравюр с
шедевров мировой живописи, художественные пособия для самостоятельных занятий и
огромная библиотека, где главное место занимали книги по искусству. Доступ к
этому богатству для Кокеля был открыт. С этого времени его художественное
развитие пошло очень быстро. Работа с натуры чередовалась копированием с
образцов мировой классики, ставшей для него верным и неизменным компасом в
творчестве. Летом 1899 г. в Поволжье наступила сильная засуха, погиб весь
урожай, начался голод. В Тарханах эпидемии и эпизоотии унесли жизнь почти
половины людей и всего домашнего скота.
В это время болезнь А.А.Кокеля обострилась, умножилось
число открытых ран на теле. Спасла от гибели лишь помощь, подоспевшая из
Петербурга. На борьбу с эпидемиями прибыли студенты медицинских и ветеринарного
институтов. Впоследствии они вовлекли А.А.Кокеля в революционную деятельность.
Среди них оказалась Мария Варганова, близкая родственница В.И.Раубе, студентка
Женского медицинского института. По ее настоянию решено было срочно оперировать
А.А.Кокеля в Петербурге, а после выздоровления – устроить на учебу в Академию
художеств.
В начале сентября М.Варганова выехала в Петербург, захватив
с собой альбомы с рисунками тарханского художника. Один альбом она показала
Д.Н.Кардовскому, который увидел в авторе рисунков большой и самобытный талант.
Д.Н.Кардовский, любимый ученик П.П.Чистякова, ставший вскоре помощником
И.Е.Репина по индивидуальной мастерской в Петербургской Академии художеств,
чтобы испытать реальную подготовленность А.А.Кокеля для обучения на
академическом уровне, попросил его выполнить еще несколько карандашных портретов
с натуры. А.А.Кокель, несмотря на тяжелую болезнь, эти портреты выполнил.
Д.Н.Кардовскому особенно понравились портреты отца художника, в которых великий
мастер отметил высокую грамотность рисунка и неизбывную жизнерадостность автора
– те качества, которые в первую очередь необходимы для успешной творческой
работы.
Другой альбом через художницу-любительницу Надежду Петровну
Ротаст был передан ректору Высшего художественного училища Академии художеств
В.Е.Маковскому. Он отметил, что рисунки А.А.Кокеля представляют не только
историко-этнографический, но и художественный интерес. Его особенно привлекала в
карандашных рисунках и акварелях портретная точность в передаче натуры,
характерность и типичность образов. Профессор указал, что у чувашского художника
линия подвижная и певучая, штрих четкий, точный и уверенный. Он признал навыки и
умения, которые приобрел А.А.Кокель в Тарханах, вполне достаточными для
продолжения занятий в Академии. Однако у Кокеля не было необходимого
образования, поэтому его определили в Нормальную рисовальную школу при Академии
художеств, руководителем которой в то время был профессор А.В.Маковский, сын
художника В.Е.Маковского.
В Петербург А.А.Кокель поехал на средства и в сопровождении
Казимиры Станиславовны Свенторжецкой. матери М.В.Раубе, приехавшей в Тарханы в
это трудное время. Ее сыновья, военные специалисты, были влиятельными в столице
людьми. Один из них служил военным комендантом Зимнего дворца. Сюда и прибыл
А.А.Кокель в конце октября 1899 г. и прожил около двух месяцев, пока его новые
друзья, возлагавшие на его талант большие надежды, не нашли возможности лучшим
образом устроить его дела. В Зимнем А.А.Кокель много работал, рисовал с натуры
атлантов, поддерживающих портал одного из главных подъездов Эрмитажа. Он
внимательно изучал собрание крупнейшего ныне художественного музея страны,
беседовал со служителями Эрмитажа, крупными учеными, специалистами по искусству
разных стран и народов. Наиболее понравившиеся ему произведения А.А.Кокель
копировал карандашом, акварелью и частично масляными красками, которыми научился
пользоваться благодаря М.В.Payбе. Чаще всего он ходил в отделы античного
искусства, итальянского Возрождения, голландской живописи XVII века, часами
сидел у полотен Леонардо да Винчи и Рембрандта, которые стали для него высшим
идеалом в искусстве и художественном творчестве. Много работал А.А.Кокель в
Русском музее, в собрании которого ему особенно полюбились творения
К.П.Брюллова, А.А.Иванова, И.Н.Крамского и И.Е.Репина.
Первые дни в Петербурге для А.А.Кокеля были полны радости и
открытий. Он пишет: «Легко можно представить себе то ошеломляющее впечатление,
которое я получил в Петербурге. Громадный, внушительный город с красивыми
дворцами и домами со швейцарами в подъездах, важными, как генералы. Зимний, в
котором я жил. И это после моего родного бедного села с черными избами, где из
каждой щели выпирала нужда и 80 процентов живущих старых и малых, если
совершенно не ослепли, то явные кандидаты в слепые, так как непролазная грязь и
безысходная бедность не позволяли ездить за 20 верст к врачу за помощью. Летний
сад с Венерами и купидончиками, решетку которого построил мой великий земляк
П.Е.Егоров. Исаакиевский собор с колоколом в 5 тысяч пудов весом, с центрального
купола которого, когда поднимаешься, открывается панорама всего города и
пригородов.
Казанский собор – внушительный, с колоннадой и памятниками
М.И.Кутузову и Барклаю де Толли, напоминающий Собор Петра и Павла в Риме. Здесь
состоялось мое первое участие в политической демонстрации, которая была устроена
в конце 1899 года на Казанской площади».
Вспоминая первые дни своего пребывания в столице,
А.А.Кокель писал в 1950 г.: «Часто приходилось слышать от людей, придавленных
нуждой и утешавших себя сказкой: вот растяпа чуваш шел со всеми народами
получать себе счастье, да по пути у него расплелся лапоть, пока остановился его
подвязать, он прозевал время, все уже было роздано. От такой сказки-прибаутки на
душе оставался горький осадок, накапливалась обида. Приехав в Петербург, я
особенно остро почувствовал контраст в положении людей. И я часто, лежа в
темноте, после осмотра мировых шедевров в Эрмитаже мечтал, а мечты в молодости
легко уносили меня далеко, в счастливое время. Мои односельчане, в том числе и
моя мать, дальше села и леса нигде не были, ничего не видели. Все человеческое в
них было придавлено. Я не помню, чтобы мать или отец когда-либо пели в обществе
со всеми вместе. Не помню их голоса по пению. Не помню, чтобы они когда-либо
смеялись громко, смеха у нас в доме не было. Казалось, что-то тяжелое лежит у
них на сердце, чего ничем нельзя снять. Так горька и тяжела была их жизнь. И мне
мучительно хотелось сделать для них что-то необыкновенное, приятное, это было
огромное чувство, с которым я никогда не расставался и которое меня согревает и
на закате моей жизни. Я мечтал написать значительные картины и на вырученные
деньги за них выстроить в нашем селе многоэтажный каменный дом для всех моих
земляков, а из села сделать яблоневый сад с малинником. В первый же приезд на
родину я поделился со своими мыслями среди родных. Отец уже умер, но мать,
братья, их жены и дети слушали меня».
К занятиям в Нормальной рисовальной школе А.А.Кокель
приступил в тот же день (1 сентября 1900 г.), когда был лично представлен
В.Е.Маковскому. Систематически он занимался и в домашней мастерской В.Е. и
А.В.Маковских, полюбивших его как родного сына. Однако через три месяца
А.А.Кокель, не выдержав напряженной работы, снова заболел. Его положили в
городскую Петропавловскую больницу и оперировали. Все заботы о нем взяли на себя
студентки Женского медицинского института Мария Варганова, Анна Ивановна
Виноградова, Людмила Викторовна Писарева и ее сестра Инна, недавняя узница
Петропавловской крепости, выпущенная к тому времени под залог. Они поочередно
дежурили у постели больного А.А.Кокеля, сопровождали его в Академию художеств и
платили из своих средств по 20 копеек хозяйке квартиры. Через шесть месяцев
Кокеля на отдых и лечение увезли к тете Людмилы и Инны Писаревых в Тульскую
губернию – Вере Александровне Писаревой, много помогавшей нуждающимся молодым
художникам, писателям, музыкантам, артистам, которые в годы Советской власти
стали известны всему народу. Здесь А.А.Кокель познакомился и подружился с
И.Э.Грабарем, жившим у Писаревых. В Петербург А.А.Кокель вернулся лишь осенью
1901 г. Занимаясь в Нормальной рисовальной школе Академии художеств, он
поддерживал широкие связи с петербургской молодежью: студентами Женского
медицинского института, Военно-Медицинской Академии, Горного института, которые
близко общались с рабочими петербургских заводов и фабрик. Благодаря им
А.А.Кокель вошел в самую гущу революционных событий в столице, и это имело
«огромное и продолжительное влияние» на его воспитание, образование и развитие.
Студенты-марксисты собирались в комнате у Л.В.Писаревой, где проводилась
подготовка к студенческим и иным демонстрациям. А.А.Кокель принимал участие в
маевках в Петербурге, а затем на Урале, в Уфе. Другая группа, в которую он был
введен, собиралась в доме известного ученого-лесовода А.Н.Циммермана. Здесь он
знакомился с запрещенной марксистской литературой, для распространения среди
рабочих брал книги, брошюры, журналы и газеты, в числе которых были «Искра»,
«Вперед» и другие издания русских социал-демократов. Позднее А.А.Кокель близко
сошелся с революционно настроенными студентами самой Академии художеств. Он
работал в мастерской профессора Академии В.В.Матэ, в которой хранилась
нелегальная литература и была устроена конспиративная квартира большевиков.
Часто выполнял он поручения Э.Ф.Зиварта, заведующего печатным делом в офортной
мастерской В.В.Матэ, где в 1906 г. был отпечатан первый в России офортный
портрет Карла Маркса.
Ко времени Первой русской революции А.А.Кокель имел немалый
опыт революционной работы. Он прошел специальную подготовку к баррикадным боям,
окончил курсы санитаров Красного Креста.
В конце 1904 – начале 1905 гг., вспоминает А.А.Кокель,
Петербург представлял собой бушующий океан. В Академии художеств беспрерывно
продолжались студенческие сходки, на которых выставлялись четкие политические
требования. Здесь нашел поддержку призыв к учащейся молодежи объявить всеобщую
забастовку и продолжать ее «впредь до изменения существующего в России
государственного строя». На одной из студенческих сходок было решено: «Открыть
двери Академии, чтобы наряду с занятиями искусством сплотиться для общения между
собой и с другими революционными группами, составленными среди студенчества и
вне его, и совместно с ними перейти к наиболее активной форме освободительной
борьбы, согласно требованиям данного момента». В октябре 1905 г. учащиеся
Академии стали принимать непосредственное участие в уличных схватках с полицией,
жандармами и войсками. Систематически собирались деньги на вооружение боевых
дружин. Зал заседаний Совета Академии был превращен в перевязочный пункт для
раненых. 14 октября во дворе и учебных помещениях Академии состоялся
трехтысячный народный митинг, где были рабочие со всех районов города. Здесь
открыто прозвучал призыв ниспровергнуть существующий строй и провозгласить
социалистическую республику. Президент Академии, он же командующий войсками в
Петербурге, великий князь Владимир Александрович Романов повелел Академию
закрыть, даже «наглухо заклепить». Академия была передана в распоряжение
казачьего полка, у всех входов приставлены наряды полицейских. 17 октября, в
день обнародования пресловутого «Манифеста», революционное студенчество
разгромило полицейскую охрану, взяло штурмом академическое здание и вывесило на
его куполе красный флаг. Совет старост мастерских постановил бойкотировать как
занятия в бюрократической Академии, так и всю систему государственного
управления в России.
В эти годы А.А.Кокель встал на позиции самой решительной
части революционного студенчества, которая нашла поддержку со стороны
профессоров Академии В.В.Матэ, В.Е.Маковского, Д.Н.Кардовского, И.Е.Репина,
П.П.Чистякова, а также А.И.Куинджи, к тому времени изгнанного из Академии за
солидарность с требованиями студенчества. В.Е.Маковский еще в 1870–1890-х годах
создавший такие произведения, как «Осужденный», «Оправданная», «Заключенный»,
«Крах банка», «Вечеринка», «Революционерка перед судом», в 1905 г. по свежим
следам революционных событий, на основе личных впечатлений написал картины,
направленные против царского самодержавия,– «9 января» и «Ходынка». В них
русский художник выразил убежденность народа в правоте своего дела. Его герои,
выходцы из различных слоев населения, предстают сознательными обвинителями
существующего строя, готовыми с оружием в руках завоевать себе свободу, свергнув
власть эксплуататоров. Создавая такие произведения, В.Е.Маковский понимал их как
действенный способ протеста против самодержавия.
Кокель под влиянием творчества своего учителя задумал
большое полотно «Урядник в чувашской деревне», которое собирался написать в
качестве конкурсной (дипломной) картины в год окончания им Академии художеств в
Петербурге.
Именно в эти годы началось близкое знакомство А.А.Кокеля с
И.Е.Репиным. Автор картин революционного содержания «Отказ от исповеди», «Арест
пропагандиста», «В одиночном заключении», «Сходка», «Не ждали», «У стены
коммунаров», «Под конвоем» создал в годы первой русской революции большое
полотно «17 октября 1905 года», идейным смысловым центром которого является
освобожденный из заключения революционер с разбитыми оковами. Кокель знал
рисунки великого художника «Кровавое воскресенье», «Разгон демонстрации»,
«Шествие рабочих» и другие работы, запрещенные царской цензурой. Часто Кокель
бывал у И.Е.Репина в Пенатах, встречался там с Ф.И.Шаляпиным, Л.Андреевым,
другими видными деятелями культуры своего времени, выступавшими против царского
самодержавия. Он, как и все его многочисленные ученики и друзья, внимательно
следил за общественными выступлениями и открытыми письмами своего гениального
учителя, ставшего для чувашского живописца примером гражданского мужества и
служения трудовому народу. В письме В.В.Стасову в январе 1905 г. И.Е.Репин
называет императора Николая II «тупой скотиной», «скифом-варваром»,
«держимордой» и восклицает: «Как хорошо, что при своей гнусной, жадной,
грабительской, разбойничьей натуре он все-таки настолько глуп, что авось скоро
попадется в капкан, к общей радости всех просвещенных людей!.. Ах, как
надоело!.. Как невыносимо жить в этой преступной, бесправной, угнетающей стране!
Скоро ли рухнет эта вопиющая мерзость власти невежества?» 4 февраля 1905 г.
И.Е.Репин, как и А.А.Кокель, присутствовал на сходке учеников Академии
художеств: «...я особенно рад, что еще раз и так воочию пришлось видеть нашу
русскую молодежь. Ну как же можно говорить, что Россия не Европа, что ей еще
рано и то и др.? Для меня несомненно, что наша молодежь, по сравнению со всем
образованным миром, заняла бы одно из самых первых мест и по развитию и по
высоте своих идеалов. Ну как могут удержаться на этой среде ханские предания
самодержавия?! Да, правительство отстало, поглупело и готово только к полному
провалу». Благодаря И.Е.Репину А.А.Кокель познакомился с В.А.Серовым, восхищался
его смелыми противоправительственными выступлениями в печати, находившими
широкий отклик среди революционных масс студенчества и интеллигенции. Любимец
П.П.Чистякова и И.Е.Репина, В.А.Серов по натурным зарисовкам создал произведения
«1905 год», «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?», целый ряд остро
сатирических рисунков, направленных против самодержавия и Николая II. Вместе с
гравером В.В.Матэ и скульптором И.Я.Гинцбуртом 9 января 1905 г. из окна Академии
В.А.Серов видел и зарисовал расправу полиции и солдат над безоружными рабочими,
вышедшими на мирную демонстрацию. Через несколько дней после этого, 20 января,
он писал И.Е.Репину: «То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9
января, не забуду никогда – сдержанная, величественная безоружная толпа, идущая
навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу,– зрелище ужасное...».
В.А.Серов призывал И.Е.Репина и всех русских художников к решительным формам
протеста. Вместе с В.Д.Поленовым, после Великого Октября в числе первых ставшим
народным художником республики, он обратился к вице-президенту Академии
И.И.Толстому с письмом: «Мрачно отразились в сердцах наших страшные события 9
января. Некоторые из нас были свидетелями, как на улицах Петербурга войска
убивали беззащитных людей, и в памяти нашей запечатлена картина этого кровавого
ужаса.
Мы, художники, глубоко скорбим, что лицо, имеющее высшее
руководительство над этими войсками, пролившими братскую кровь, в то же время
стоит во главе Академии художеств, назначение которой – вносить в жизнь идеи
гуманности и высших идеалов». В знак протеста против преступлений царизма
В.А.Серов вышел из состава действительных членов Академии. В.В.Стасов, во всех
своих выступлениях того времени клеймивший позором самодержавие, писал
В.А.Серову: «Я с глубоким восхищением читал Ваше письмо к Илье Ефимовичу от 20
января... и с еще большим восхищением читал в газетах о Вашем выходе из нашего
Василеостровского Синедриона (Академии художеств – А. Г.). Великая Вам честь и
слава за Ваше гордое, смелое и непобедимое чувство правды и за Ваше омерзение к
преступному и отвратительному. Желаю нашему дорогому отечеству, чтобы то, что в
тоске, ужасе и несравненном отчаянии было набросано тогда в Вашу записную
книжку, могло появиться в Ваших талантливых красках и линиях, на холсте».
А.А.Кокель отмечает в своих записках, что такая решительность великих учителей
определила характер его жизни и творчества на все последующее время.
Много работал в эти годы чувашский художник в личной
мастерской П.П.Чистякова. Создатель стройной системы реалистической школы, отец
всех современных русских художников, как назвал его И.Е.Репин, П.П.Чистяков по
старости лет сам непосредственно не участвовал в событиях 1905–1907 годов, но
так воспитывал своих учеников, что они непременно оказывались в передовых рядах
революционных борцов, становились видными общественными деятелями. Не один раз
он вносил деньги в пользу революции через своих учеников. В ноябре 1905 г.
революционный комитет Высшего художественного училища Академии передал 200
рублей в распоряжение Петербургского Совета рабочих депутатов. Е.Д.Стасова и
И.Я.Гинцбург, рассказывая о событиях революции 1905–1907 годов, приводят немало
сведений о деятельности студентов и профессоров Академии Художеств, среди
которых был и А.А.Кокель, пользовавшийся полным доверием партии большевиков.
9 января 1905 г. А.А.Кокель, выполняя партийное поручение,
с раннего утра был на Невском проспекте. Зимний дворец, пишет он, усиленно
охранялся, улицы и площади патрулировали войска. Направляясь к центру города, он
видел, как поп Гапон повел народ со стороны Исаакиевского собора. С Дворцовой
площади войска открыли по толпе стрельбу. Началась давка, раздавались стоны,
крики, проклятия. А.А.Кокель отмечает в «Автобиографии» 1950 г.: «Не сразу я
пришел к месту происшествия, где уже поднимали раненых и убирали убитых
организованно работавшие рабочие организации. До глубокой ночи рабочие и
студенты объединенно продолжали демонстрации и строили баррикады». Вместе со
всеми А.А.Кокель строил баррикады против конных полицейских и солдат, держал
оборону, выходил на открытые схватки с врагом. В одной из таких схваток он попал
под казацкую нагайку, оставившую на его теле след на всю жизнь. Несколько дней
спустя А.А.Кокелю было поручено обследовать Самcoниевский район, взять на учет
убитых и раненых, жертв «кровавого воскресенья». А задолго до этих событий на
него было возложено посещение казарм возле Таврического дворца для связи с
военной подпольной организацией. Подобные поручения партии большевиков
А.А.Кокель выполнял и после поражения первой русской революции.
А.А.Кокель окончил курс Нормальной рисовальной школы 10 мая
1904 г. и с 15 сентября того же года держал экзамен на живописный факультет
Высшего училища живописи, скульптуры и архитектуры Академии художеств, куда был
зачислен шестым номером в качестве вольнослушателя. Он стал учиться здесь в тот
период, когда после реформы Академии 1894 г. стали преподавать ведущие деятели
Товарищества передвижных художественных выставок, во многом ускорившие процесс
относительной демократизации этого старейшего учебного заведения России.
Академия выполняла две основные функции. С одной стороны,
она ведала всеми художественно-научными практическими делами в стране. Другой ее
обязанностью было обеспечить подготовку кадров художников в высшем училище. В
ведении Академии находились все средние художественные учебные заведения России,
включая и те, которые были основаны и содержались на частные средства.
Окончившие художественные школы по первой категории имели право на зачисление в
Академию без вступительных экзаменов и конкурса. Для людей, не учившихся в этих
школах или окончивших их не по первому разряду, или поступающих не по полученной
в школе специальности, на 15 вакантных мест ежегодно назначались специальные
экзамены в объеме требований средних учебных заведений. Выдержавшие экзамены и
отвечающие конкурсным требованиям абитуриенты становились вольнослушателями. В
период обучения они пользовались теми же правами, что и «настоящие» студенты, но
они не получали стипендии, по окончании Академии им не присваивалось звание
художника без специального решения Совета Академии. Они не получали средств на
пенсионерскую поездку, которая полагалась особо одаренным выпускникам Академии
для дальнейшего совершенствования по специальности в странах Европы, по
индивидуальной программе в течение нескольких лет. Вольнослушатели при этом
имели право быть зачисленными в Академию без полного среднего образования, как
это было с А.А.Кокелем. Для этого необходимо было представить в Совет Академии
свидетельство об окончания среднего учебного заведения или шести классов
реального училища, затем сдать экзамены по всем дисциплинам академического
курса. Сдача экзаменов у вольнослушателей, в отличие от остальных учеников
Академии, не ограничивалась жесткими сроками. Это обстоятельство помогло
А.А.Кокелю одолеть и курс среднего учебного заведения, и всю программу Академии
с весьма хорошими показателями. Одновременно с поступлением в Академию, 15
сентября 1904 г., он поступил на Высшие педагогические курсы при Академии,
которые окончил менее чем через два года – 20 апреля 1906 г. Курсы давали
нуждающимся право на преподавание рисования и на постоянный заработок.
В период обучения в Нормальной рисовальной школе А.А.Кокель
испытывал большую материальную нужду. Он подрабатывал в тех же фотоателье, в
которых в молодости работал И.Н.Крамской, ретушированием фотоснимков. Немало он
сделал портретов с фотоснимков, выполняя их в «технике жидкой туши». В этом, как
вспоминает А.А.Кокель, ему очень помогли занятия набросками в разных материалах
в мастерской А.В.Маковского и в классах рисования Общества поощрения художеств
под руководством Д.Н.Кардовского. Кокелю помогали средствами студенты Академии
художеств. В своих автобиографических записках А.А.Кокель особо выделяет Осокину
и Могилевскую, которые нашли для него на Васильевском острове квартиру у одной
старой женщины, пускавшей на постой лишь художников. На лето и на время
обострения болезни он часто выезжал в Ярославль к врачу А.И.Виноградовой, на
Урал, в семью Сергея Александровича Писарева, брата В.А.Писаревой. Не оставила
чувашского художника в своих заботах и Н.П.Рогаст, муж которой, профессор
Горного института Барбот де Марни, собирал рисунки А.А.Кокеля. Часто бывал
А.А.Кокель в доме будущего президента Академии наук СССР А.П.Карпинского, с
дочерью которого вместе учился в мастерской Д.Н.Кардовского. Помог ему инспектор
Академии Яков Дмитриевич Андреев, предсказавший ему большое будущее в
творчестве. Именно он, в нарушение правил Академии, отправлял А.А.Кокеля на
академическую дачу, где больной Кокель продолжал свои занятия. С благодарностью
вспоминает А.А.Кокель П.П.Чистякова, заведовавшего в те годы Мозаичной
мастерской Академии; несмотря на нужду, которую сам постоянно испытывал,
Чистяков поддерживал начинающих художников.
Первые два года в Высшем училище Академии художеств
А.А.Кокель учился в так называемых «общих классах», где занятия по специальности
вели профессора В.Е.Савинский, Я.Ф.Ционглинский, И.И.Творожников. П.Е.Мясоедов,
Г.Р.Залеман. «Профессора «общих классов»,– пишет А.А.Кокель,– были большими
педагогами, с громадным художественным опытом, работавшие уже много лет в
Академии. Работа в классах велась месячным дежурством каждого профессора как по
живописи, так и по рисунку. Ввиду этого их влияние на нас было более общее, так
как в продолжение года или семестра мы могли побывать почти у каждого из них и
получить от них то, что нужно было нам получить: хороший крепкий рисунок,
понимание и знание живописи. Они развивали нас индивидуально по способностям.
Профессор Г.Р.Залеман вел скульптурный класс, но на рисунке участвовал вместе с
остальными. Он был большой мастер рисунка и вел занятия также по анатомическому
рисованию. В «общих классах» мы набросков не делали, но мы на свои средства
ставили натурщиков на наброски. В набросках я стремился движение фигур
передавать в линиях, которые остались у меня от А.В.Маковского в Нормальной
рисовальной школе. На академическом рисовании в «общих классах» я видел, что к
этому лучше всего подходит Г.Р.Залеман, и свои наброски я показывал только ему.
На вид он был очень суровый, но когда поговоришь с ним, то он совсем смягчается,
становится добродушным человеком. От него я всегда получал отметку «хорошо», что
было его высшей похвалой. Профессор В.Е.Савинский, любимый ученик П.П.Чистякова,
разумеется, преподнес нам рисунок, сохраняя метод своего гениального учителя.
Главное в этом учении было: все рисовать осмысленно, связывая все части рисунка
в одно целое, в зависимости их одна от другой. Профессор Я.Ф.Циоиглинский, еще
молодой, но имевший большой стаж педагогической работы, увлекал нас рисунком
Ганса Гольбейна Младшего, где у мастера линия в рисунке имела громадное
значение. Поправляя наши рисунки, а он это делал с видимым удовольствием,
обращал наше внимание прежде всего на эту сторону, стирал и выправлял наши
неуклюжие, деревянные линии. Старый профессор И.И.Творожников был в высшей
степени скромен, вежлив со студентами. Он никогда не садился поправлять рисунок
или работу по живописи. Он имел в кармане много тонких палочек-указок, с помощью
которых проверял наши работы, вскрывал ошибки, показывал, как можно исправить.
Профессор П.Е.Мясоедов, прекрасный живописец, был более молодым среди остальных.
Очень мало говорил. Я не видел, чтобы он взял у кого-либо кисть или карандаш для
исправления наших работ».
В конце своей жизни, после 40 лет преподавания рисунка и
живописи в Харьковском художественном институте, А.А.Кокель признается, что
профессора «общих классов» определили главные педагогические принципы, которым
он следовал всю жизнь, что занятия у них были важными в той же мере, как и
обучение у П.П.Чистякова, И.Е.Репина, В.Е.Маковского и Д.Н.Кардовского. Это были
люди, честно выполнявшие свой общественный долг, художники, умевшие талантливо
воплощать теоретические положения в живых образах, что, на взгляд А.А.Кокеля, в
первую очередь утверждает авторитет педагога.
А.А.Кокель числился в «общих классах» до весны 1906 г. и
должен был выбрать для себя индивидуальную мастерскую кого-либо из профессоров.
Однако Академия в связи с событиями первой русской революции весь 1905 год и
первую половину 1906-го фактически не работала. Многие ее учащиеся разъехались
по разным районам страны и приняли участие в революционных выступлениях на
местах. А.А.Кокель по поручению партии выезжал в Уфимскую, Казанскую и
Симбирскую губернии, где распространял нелегальную литературу и вел агитационную
работу среди рабочих и крестьян. Долго он находился на соляных промыслах
Строгановых и на старых демидовских заводах. Рисунки и фотоснимки, выполненные
им здесь, составили впоследствии основной материал для крупномасштабных
произведений, таких, как «На соляных промыслах» и др. В Екатеринбурге
познакомился с видными большевиками. В Казани встретился с чувашами, учившимися
в Инородческой учительской семинарии, где интересовался постановкой преподавания
изобразительного искусства. Побывал он в Казанской художественной школе, которую
окончил и куда ежегодно приезжал Н.И.Фешин. С ним А.А.Кокель, как и с другими
выпускниками Казанской художественной школы, был дружен, постоянно встречался в
мастерской И.Е.Репина в Академии, хорошо знал его произведения на темы событий
1905–1907 годов, в частности, «Усмирили», «Тишина», ставшие обвинительными
документами преступлений царского самодержавия. Кстати, в Казанскую
художественную школу в тот год поступили воспитанники частной школы
К.Н.Баратынской Н.К.Сверчков. М.С.Спиридонов и М.А.Адрианов; в 1912 г. они
поступили в Академию, где А.А.Кокель стал их первым наставником.
В Симбирске А.А.Кокель ознакомился с хозяйством и учебными
мастерскими по различным видам прикладного искусства Чувашской учительской
школы, встретился с некоторыми учащимися, исключенными из школы за участие в
революционных собраниях.
Несколько дней провел А.А.Кокель в Пензе, где осмотрел
художественный музей и художественную школу, во главе которой вплоть до начала
первой русской революции стоял видный передвижник А.К.Савицкий, близкий друг
И.Е.Репина.
В родных Тарханах, где провел часть лета 1906 г.,
А.А.Кокель организовал первую выставку своих произведений; на ней были
представлены произведения, созданные им в допетербургский период и в годы
обучения в Нормальной рисовальной школе Академии, карандашные зарисовки и этюды
акварелью и маслом, показывающие жизнь, быт, политические выступления уральских
рабочих, национальные типы, обычаи и обряды тарханских крестьян, чувашские
пейзажи. Особое место занял «Портрет чувашской женщины». Она была изображена в
национальном наряде на фоне окна в яркий солнечный день. Зрители восприняли этот
портрет как символ грядущей победы над самодержавием, как верное отражение
пробуждения дремавших сил трудящихся в самых дальних уголках угнетенной страны.
Высоко оценил его И.И.Бродский, знавший А.А.Кокеля по мастерской И.Е.Репина и
революционным выступлениям 1905 г., в которых сам принимал активное участие.
Портретом самой революции в Чувашии назвал работу А.А.Кокеля ученик Академии
А.М.Любимов. Сатирические рисунки самого А.М.Любимова широко публиковались на
страницах антиправительственных изданий, среди них наиболее злободневны
«Звездная палата», «Восставшие крестьяне», «Бесплатная столовая», «Каратель»,
«Весна наступает (Витте и Дурново)».
Именно «Портрет чувашской женщины» решил дальнейшую
творческую судьбу А.А.Кокеля: в 1906–1907 учебном году он был зачислен в
индивидуальную мастерскую И.Е.Репина в Петербургской Академии художеств.
«Портретом чувашской женщины» отмечены первые крупные достижения в творчестве
А.А.Кокеля, развивавшегося в тесной связи с деятельностью лучших людей России
начала XX века, активных участников революционного движения в стране.
В мастерской И.Е.Репина всегда царила атмосфера творческого
соревнования талантов. Требования к учащимся здесь были высокие. И.Е.Репин
считал, что в Академию должны приходить художники с прочно сложившимися навыками
и умениями, на их основе получают как бы окончательную отделку неповторимые
творческие индивидуальности. Однако ко времени спада первой русской революции
условий для работы не стало. А.И.Куинджи писал, что Академия ныне стала хуже
даже той, которая была до реформы 1984 года. И.Репин, не терпевший казенного
духа в преподавании, который усиленно насаждался царским двором, окончательно
оставил Академию. Однако он не оставил ее учеников, ежемесячно приезжал к ним,
знакомился как с академическими заданиями, так и с эскизами будущих их картин.
«Все, что делалось в Академии,– пишет А.А.Кокель,– его глубоко интересовало. Ко
мне он особенно часто заходил, когда я перешел к конкурсной картине. В один из
своих приездов И.Е.Репин задержался в моей мастерской и, одобряя картину,
сказал: «Ах, мне нравится,– успеете ли? А какой будет успех у зрителей – сказать
заранее трудно». Потом, когда моя картина была выставлена в Академии, я получил
от И.Е.Репина специальное приглашение к нему в Куоккала. И с тех пор почти
каждую среду (это был его приемный день), вплоть до 1916 года, я бывал у него.
По его рекомендации я начал участвовать с 1910 года в выставках «Союза
молодежи», а затем Товарищества передвижных художественных выставок».
После ухода И.Е.Репина из Академии руководителем его
мастерской был назначен Д.Н.Кардовский, последователь П.П.Чистякова и
И.Е.Репина. «Метод Кардовского прост, – пишет А.А.Кокель. – Он никогда ничего не
говорил сначала, при поправке рисунка делал замечание, порою давал пространное
объяснение о большой форме. Если студент не понимал формы, то на него он наседал
крепко, поправлял его до тех пор, пока тот не поймет. Многие не выдерживали –
уходили». В другом месте А.А.Кокель отмечает: «Система его преподавания целиком
держалась на рисунке. Все – от рисунка. Не навязывая ни своих, ни чужих приемов,
он умело раскрывал индивидуальные способности каждого». «Кардовский вел работу в
мастерской так, как писатель пишет свое произведение: не сразу изложит то, что
хочет сказать, а ведет свой рассказ исподволь, потихоньку продолжая, задевая то
и другое, но пока главное держа в секрете. Так и Кардовский, не прямо, не на
одной лекции раскрывал весь объем требований, а вел обучение молодежи шаг за
шагом, от простого к сложному, все время следя за тем, как его ученики успевают,
как воспринимают и решают ту или иную задачу». Основой правильного рисунка
Д.Н.Кардовский считал тон. «Однажды,– вспоминает А.А.Кокель, – когда я писал
маслом этюд в мастерской, Д.Н.Кардовский подошел и говорит: «Стало приятно
видеть, появился тон». С этого времени я как-то лучше стал понимать тон, и это
решило в моей работе все». «В мастерской Д.Н.Кардовского занимались очень
сильные ученики, которым невольно хотелось подражать. Но наш учитель резко
одергивал в таких случаях. Он говорил: «Делайте по-кокелевски, и будет хорошо».
В эскизах картин А.А.Кокеля Д.Н.Кардовский отмечал его умение тонко передавать
прямо из жизни взятые темы и сюжеты. «Однажды, – пишет А.А.Кокель, –
Д.Н.Кардовский сказал, что у меня нос, как у Н.В.Гоголя, что я должен, как
Н.В.Гоголь, подмечать в жизни все, несколько высмеивая. Разумеется, нос мой был
не причем: ему понравился эскиз, взятый из моей жизни тарханского периода. У нас
в волостном правлении были старинные часы с кукушкой и большое зеркало. Мы,
дети, часто без всякого дела, лишь бы послушать кукушку, заходили сюда. Один раз
мы увидели такую картину: лицом прямо к нам стоят старшина и староста при знаках
отличия, а за ними, в зеркале, отражается человек, которого бьет урядник. Эту
страшную сцену я и изобразил. Дальнейшую разработку этого эскиза мне в Академии
запретили». Д.Н.Кардовский всегда оценивал на «отлично» учебные рисунки и
живописные этюды А.А.Кокеля. По его мнению, жизнь России после поражения
революции 1905–1907 годов лучше всего раскрывается в картине «В чайной», которую
Кокель начал писать в 1909 году. «В чайной» – одно из лучших реалистических
произведений в искусстве России предреволюционных лет. Внешне картина очень
проста. Вот какое ее описание дано в большевистской газете «Правда» от 5 января
1913 г.: «Картина очень хорошо написана и изображает группу из трех лиц: за
прилавком маленькой чайной крупный рыжий хозяин в русской рубахе и жилетке дает
сдачу стоящей перед ним с подносом девушке-подростку. Хозяин, видимо,
зубоскалит, но на сереньком, грустном личике девушки не отражается ничего, кроме
усталости и крайней робости. Хрупкая, тоненькая девичья фигурка, самодовольный
хозяин и пытливо глядящая из-за плеча хозяина хозяйка освещены пучком желтого
света висячей лампы». Высоко оценивая художественные достоинства картины,
«Правда» подчеркивает: «Из ста с лишком художников (на конкурсной выставке
Академии 1912 г. – А. Г.)... только двое отметили в искусстве общественные темы
и настроения. И из двух только один удачно справился со своей задачей –
А.А.Кокель». В статье подчеркивается, что картина А.А.Кокеля является
продолжением традиций русской демократической живописи с ее смелой постановкой
социальной проблемы, гневным осуждением несправедливости, гнета, проповедью
высокого гуманизма. Раскрывая глубокую жизненную
правду произведения А.А.Кокеля, доступность и понятность средств, которые
использовал художник, «Правда» дает классовую оценку аналогичным явлениям
действительности: «В этом полутемном уголке жизни чувствуется два мира: мир
«униженных и оскорбленных» и самодовольный, грубый мир хозяев этой полутемной
жизни. Трехрублевка, которую держит хозяин, является здесь грамотой хозяйских и
посетительских прав на девушку, ежеминутно чувствующую эти права». И.Е.Репин
писал в газете «Вечернее время» (№ 303, 15 ноября 1912 года) о конкурсной
выставке в Академии: «Дрябло все как-то и вяло и на самом конкурсе, и в работах
учеников мастерских, вспоминается только... с большой силой полотно того
художника (г. Кокеля), который написал картину «В чайной», в ней есть
оригинальность и типичность». В многочисленных отзывах петербургских газет и
журналов, посвященных конкурсной выставке 1912 г., единодушно отмечается, что в
картине А.А.Кокеля «много наблюдательности и правды», «своеобразного и
интересного», «несомненно, перед А. Кокелем развернется будущность», «все
написано очень хорошо, мастерски», «среди работ его товарищей – этой работе нет
конкурентов», «мастерская работа Кокеля «В чайной» – колоритная, светозарная
работа, написанная с полным уважением к рисунку и деталям».
Эта «социально опасная» картина, ставшая гордостью русской
критической культуры, пришлась не по вкусу академическому начальству. Несмотря
на то, что А.А.Кокель стал лауреатом конкурса 1912 г., его картину приобрели для
Музея Академии лишь после того, как она получила заслуженные оценки на
Международных художественных выставках в Венеции и Мюнхене. Сыграли свою роль и
публичные выступления И.Е.Репина, который объявил о своем намерении купить
картину А.А.Кокеля для себя. Отлично окончив Академию, А.А.Кокель получил право
на пенсионерскую поездку в страны Европы для дальнейшего профессионального
совершенствования. Однако эта поездка состоялась не на академические, а на
частные средства. За границу А.А.Кокель выехал вместе с художником С.Н.Зенковым.
Сначала А.А.Кокель посетил Германию. В Берлине и Дрездене
он осмотрел все тогдашние художественные выставки и музеи. Затем во Франции, в
Париже, изучал собрания Лувра, Люксембургского музея, выставки Солона, частные
выставки, проводившиеся в большом количестве. Совершил поездку в Версаль, писал
этюды, занимался в вечерней студии, которую местные художники называли
академической (в отличие от студий «свободных» художников, последователей
модернизма).
В своей «Автобиографии» А.А.Кокель отмечает: «Уезжая за
границу, я имел поручение от А.Н.Циммерман передать в Париже письмо и закрытый
пакет А.В.Луначарскому. Разыскать А.В.Луначарского было нетрудно, так как
русских эмигрантов, знакомых мне по Питеру и Уралу, я встретил в Париже много.
Встреча моя с А.В.Луначарским произошла в сквере Латинского квартала, где он
прогуливался со своим ребенком, лежащим в коляске. Это был прекрасный семьянин и
надежный друг. Мои парижские работы он рассматривал очень внимательно и
обязательно говорил о той высокой школе, которую я получил в Академии и которой
недостает основной части современных художников в Европе и России. Уезжая в
Италию, я получил от Луначарского рекомендательное письмо к писателю Алексею
Алексеевичу Золотареву, который в то время жил на Капри. А.В.Луначарский хотел,
чтобы я непременно был представлен там А.М.Горькому, охотно встречавшему
всякого, кто правдиво и честно изображал в искусстве жизнь трудового народа».
После Парижа через Швейцарию А.А.Кокель прибыл в Милан,
затем отправился во Флоренцию и дальше в Рим. Здесь он прожил пять месяцев,
занимаясь живописью и осмотром достопримечательностей древнейшего города и его
окрестностей. Работал над большой картиной «Итальянцы», которая вместе с другими
полотнами пенсионерского периода была представлена на академической весенней
выставке 1914 г. в Петербурге и имела огромный успех. По пути на Капри он
остановился в Неаполе, посетил Геркуланум и Помпею, поднимался на Везувий,
выполнил множество зарисовок и этюдов, из которых потом составилась целая
выставка. По пути на Капри на пароходе он познакомился с А.М.Горьким,
возвращавшимся после лечения в сопровождении врача и других лиц. «Сидел он,–
пишет А.А.Кокель,– на палубе, в пальто с поднятым воротником, согнувшись, ежась
от озноба». На Капри А.А.Кокель с товарищами устроился на «русском берегу». «Сын
Горького,– вспоминает чувашский художник,– ежедневно приходил на наш берег к
Воинову, у которого брал уроки русского языка. От него всегда мы получали
сведения о состоянии здоровья тяжело больного А.М.Горького, о котором
тревожились во всем мире». Позднее А.М.Горький, в числе других обитателей
«русского берега», принял А.А.Кокеля у себя дома, попросил его показать свои
произведения. А.М.Горький, увидев его высокое мастерство, сказал, что лицо
нового, пролетарского искусства определяют именно такие мастера, как А.А.Кокель
и его товарищи, тесно связанные с жизнью трудового народа.
На Капри А.А.Кокель начал писать огромную картину «Рыбачий
берег», выполнил много этюдов, для чего ездил в Сорренто и Пестум. Вернувшись в
Рим, он много дней подряд ходил смотреть «Джоконду» своего любимого Леонардо да
Винчи, которая была выставлена во дворце Боргезе. Картина хранилась в Париже, но
была похищена одним из итальянцев из «патриотических побуждений» и принята
итальянским правительством для возвращения по месту хранения. А.А.Кокель
выполнил с «Джоконды» копию. В январе 1914 г. он выехал на родину, по пути
остановился в Равенне, где его восхитила красота мозаик местных церквей,
поработал в Болонской Академии художеств, осмотрел музеи и дворцы Венеции.
Последняя остановка была в Вене. Проехав через Варшаву, в феврале того же года
А.А.Кокель возвратился в Петербург.
Здесь он активно включился в художественную жизнь, успешно
участвовал в крупных выставках. Была устроена его персональная выставка, которая
могла бы укрепить материальное положение художника. Однако устроители выставки,
распродав по высоким ценам лучшие произведения художника, всю выручку
растратили, а сами скрылись.
Художник затем живет в Москве и Твери, пишет по частным
заказам портреты, ряд сюжетных полотен и пейзажей, которые известны по выставкам
Товарищества передвижных художественных выставок. В журналах того времени в
числе лучших работ А.А.Кокеля репродуцированы «В кухне», «Семейный портрет»,
«Берег Волги». Условия для творческой работы оставались крайне тяжелыми. Не было
ни мастерской, ни постоянной работы, ни квартиры. В письме из Твери,
направленном 6 ноября 1915 г. И.Е.Репину, А.А.Кокель, человек весьма сдержанный
и скрытный, откровенно жалуется, что стало совершенно невозможно жить и
заниматься творчеством, просит помочь ему. «Я знаю, как нужны мне Ваши советы,–
пишет он, – я бы окреп от них как раз теперь, когда я еще совершенно юн в
искусстве». Ссылаясь на газетные сообщения, по которым И.Е.Репин якобы уже
собрался переехать в Чугуев и открыть там «Народную Академию художеств»,
А.А.Кокель высказал свое желание поселиться около И.Е.Репина, «в надежде
получить» от него помощь «советами Вашими, дабы мне не ошибаться в деле». Он
просит своего учителя содействовать в назначении его на место преподавателя в
Харьковской художественной школе, в которой объявлено вакантное место. «Помимо
всего прочего, преподавателю полагается мастерская. При моем теперешнем
безденежном состоянии я бы очень хотел получить это место, где бы имел готовую
мастерскую и денег на другие нужды для того, чтобы продолжать работать».
Известно, что И.Е.Репин и Д.Н.Кардовский были против поездки А.А.Кокеля в
провинцию, но в те трудные военные годы лучшего выхода для бедствующего
художника предложить не смогли. Вся дальнейшая его жизнь прошла в Харькове, где
40 лет он преподавал в местной художественной школе.
Харьковская художественная школа (училище) была открыта в
сентябре 1912 г. и находилась в ведении Академии художеств. Здесь подобрался
сильный педагогический коллектив, в основном ученики П.П.Чистякова и И.Е.Репина.
В числе ведущих преподавателей А.А.Кокель отмечает А.М.Любимова, А.И.Титова,
С.М.Прохорова, профессора истории искусств Ф.И.Шмидта, анатомии – В.П.Воробьева,
заведующего библиотекой А.А.Гредескул, секретаря дирекции А.Н.Гаркушевскую,
других энтузиастов, которые вынесли на своих плечах основную тяжесть организации
художественного учебного заведения в провинции. В строительстве здания школы
главную роль сыграли художница М.Д.Иванова-Раевская и ее муж С.А.Раевский,
содержавшие частный театр, выручку от которого они целиком отдавали
художественной школе. А.А.Кокель вспоминает, что он в семье Раевских бывал очень
часто, помогал шить театральные костюмы, ставить спектакли. Материальное
положение его все еще оставалась крайне тяжелым. «В 1916 году, – пишет он, –
женился директор училища А.М.Любимов. Для того, чтобы быть на свадьбе, нужно
было иметь сюртук, но у меня его не было. Отправились с Раевским в костюмерную
театра, там нашли подходящий для моего роста сюртук».
Для А.А.Кокеля в Харькове началась активная творческая
жизнь. Помимо художественного училища, в котором он работал, здесь были
городская декоративная школа, Общество грамотных, Товарищество харьковских
художников, куда вошел А.А.Кокель.
Большую общественную и педагогическую активность проявил
А.А.Кокель после победы Великого Октября. Помимо училища он преподает
изобразительное искусство в Первом рабочем вечернем техникуме, в
Художественно-профессиональной школе, в Коммунальном институте, в
Инженерно-строительном институте. В числе других художников-реалистов Украины
А.А.Кокель был введен в состав Комитета по реорганизации художественного
образования, который в развитии местного искусства сыграл важнейшую роль. В
связи с работой в этом Комитете А.Кокель отмечает в своих записях: «Получив в
Академии строгое реалистическое направление, испытывая влияние таких мастеров,
как В.Е. и А.В.Маковские, П.П.Чистяков, И.Е.Репин, И.Э.Грабарь, Д.Н.Кардовский,
я стремился не утрачивать этого направления в своей творческой работе и старался
передавать его студенческой молодежи». И молодежь поняла это стремление. Когда
после Октября Наркомпрос предложил студенчеству переизбрать весь старый
педагогический состав, на пост директора (ректора) училища был назначен
А.А.Кокель. Под его руководством училище преобразуется в художественный
институт, существующий и поныне. В 1922 г. А.А.Кокель утверждается в звании
профессора. В годы гражданской войны он возглавляет изосекцию в Военно-окружном
комитете, выполняет плакаты военно-политического характера, панно, лозунги,
портреты деятелей-большевиков, расписывает агитвагоны, с которыми выезжает на
фронт. По его эскизу на центральной площади Харькова было выполнено громадное
панно «Как деникинская сволочь празднует свою временную победу» – одно из лучших
агитационно-художественных созданий в советском искусстве. Оно было выпущено в
свет в виде открытки и разошлось по всей стране. Когда город заняли
белогвардейцы, А.А.Кокель был снят со всех постов, изгнан из училища. В 1919 г.,
дойдя с Красной Армией до Брянска, А.А.Кокель заболел плевритом, лечился в
Москве. «В Москве,– пишет А.А.Кокель,– я познакомился с чувашами, работавшими в
разных правительственных учреждениях и чувашской комиссии при Совнаркоме РСФСР,
от которых я получил направление на работу в город Симбирск. Приехав осенью 1919
года на родину, я узнал, что в Симбирске в это время свирепствовал тиф, туда
никого не пускали, а я, захворавший сухим плевритам, целую зиму вынужден был
лечиться. С собой я привез большую литературу по пропаганде Великой Октябрьской
социалистической революции, которую распространял среди односельчан. Многие из
них потом вышли коммунистами. В Чувашии я работал над темами из жизни крестьян».
Темы «из жизни крестьян» относились к «Чувашской сюите»,
задуманной А.А.Кокелем в 1906 г.; работа над ней продолжалась, как можно судить
по сохранившимся наброскам, и в 1956 г., до последних дней жизни художника. На
родине А.А.Кокеля в то время господствовали эсеры-националисты, которые схватили
его и постановили расстрелять как «агента Москвы» и ярого большевика, известного
в Чувашии еще с 1905–1907 годов. Посадили его в баню, принадлежавшую старшему
брату Ивану, которая была переоборудована под временную тюрьму. Спасла художника
от неминуемой гибели та самая землячка, которая изображена на «Портрете
чувашской женщины»; она выпустила А.А.Кокеля в окно и, рискуя собственной
жизнью, проводила лесами до ближайшей железнодорожной станции, откуда тот снова
вернулся на Украину, имея к тому времени предписание явиться для работы в
художественном училище.
В первые годы Советской власти художественная жизнь на
Украине, как и повсюду в стране, была сложной и противоречивой. В Наркомпросе, в
управлении искусств, утвердились разного рода «левые», «новаторы», враждебно
настроенные к реалистическому искусству. В Харькове они добились закрытия
художественного института и на его месте организовали Государственный завод
художественной индустрии. А.А.Кокель, М.С.Федоров и другие «чистые художники»,
противники формализма, из института были уволены. Классы живописи и рисунка
остались без средств на натуру и художественные материалы. Вместо них из металла
и прочих современных материалов изготовлялись футуристические творения. Однако в
этой борьбе художники-реалисты Харькова выступили сплоченной группой, очень
скоро разоблачили деяния формалистов, строителей «неслыханно новой пролетарской
культуры». Основную роль в этом сыграла Ассоциация художников Червонной Украины,
председателем которой был А.А.Кокель. Художники ассоциации своей главнейшей
задачей ставили изображать в реалистических образах, во всем многообразии
революционную действительность, вождей революции, новую жизнь, создавать
правдивую летопись новой эпохи.
В 20–30 годах многочисленные произведения А.А.Кокеля
экспонируются почти на всех выставках Украины и страны. Печать того времени
высоко оценивает его картины «Вид на Святогорск», «Вид на Кременец», «Колхозный
базар», «Награждение ударниц», «На соляных промыслах», «К.Е.Ворошилов у
танкистов». Успехом пользуются его портреты «Старый рабочий», «Шахтер»,
«Колхозник», автопортреты художника. В 1935 г. в Чебоксарах и Горьком, на
художественной выставке, посвященной 15-летию Чувашской автономии, он показывает
картину «Ликбез», написанную по заказу СНК ЧАССР непосредственно в Чувашии и
отражающую коренные преобразования в жизни и сознании трудящихся страны в
результате победы Октября. О ней высоко отозвались газеты «Правда», художники
И.Э.Грабарь и А.А.Рылов, московский журнал «Наши достижения», редактировавшийся
А.М.Горьким. В июле 1935 г. участники Первого съезда художников Чувашии
направляют ему специальное приветствие, назвав его первым профессиональным
художником республики, донесшим ее славу до мирового уровня.
П.П.Чистяков, И.Е.Репин, В.Е.Маковский, Д.Н.Кардовский,
имея в виду прежде всего картины А.А.Кокеля «Портрет чувашской женщины» и «В
чайной», отмечали его способность глубоко выразить в образах то, что художник
наблюдал лично, пережил, выстрадал, то, что являет собой переломные моменты в
жизни общества, историческую закономерность его революционного развития. После
победы Октября таким произведением у А.А.Кокеля стало «На посту. Страж
революции», созданное к десятилетию Советской власти. В книге В.Курильцевой и
Н.Яворской «Искусство Советской Украины», вышедшей в свет в 1957 г., в которой
дан развернутый анализ всего творчества А.А.Кокеля, его картина «На посту»
характеризуется следующим образом: «... изображен... рабочий-красногвардеец,
охраняющий революционный комитет. В его осанке не видно военной выправки, и
обмундирован он далеко не по форме, что исторически вполне оправдано. Но
сосредоточенное выражение его грубоватого лица и пристальный взгляд говорят о
внутренней подтянутости, о готовности зорко охранять Советскую власть, о
подлинной революционной дисциплине.
Эта картина – почти портрет; изображает она лишь одного
человека. В ней отсутствует сюжетно-повествовательный момент. Композиция и выбор
формата холста подчинены выявлению характера, поведения и состояния человека,
стоящего на страже. Ритм композиционного построения подчеркнут вертикальными
линиями двери, которая играет и сюжетную роль: это вход в революционный комитет
(на двери прикреплена наспех сделанная надпись). Нехитрый фон – плоскость стены
и двери – способствуют выявлению объемных форм и особенностей фигуры, простой и
незатейливой одежды красногвардейца с красным бантом, эмблемой революции, на
левой стороне груди. Желто-коричневый тон одежды удачно выделяется на фоне
зеленовато-серой плоскости стены и двери.
...Картина принадлежит к числу тех произведений 20-х годов,
которые сыграли важную роль в развитии украинского советского искусства, явились
первыми шагами его на пути создания сюжетной картины. Автор хорошо знал своего
героя, так как сам принимал активное участие в гражданской войне на Украине».
В начале Великой Отечественной войны семья А.А.Кокеля
переживала трудный период. Жена его, Анна Афанасьевна, уже почти год не вставала
с постели. Сын Роман, 17 лет, заболел воспалением легких. Главе семьи сделали
операцию глаз, после которой А.А.Кокелю были запрещены всякие физические
нагрузки. Тем не менее, художник хлопочет об эвакуации. 20 сентября 1941 г.
Харьковский облисполком выдает ему справку о выезде в город Красноярск вместе с
Союзом художников Украины, с женой и сыном. Сохранилось командировочное
удостоверение, выданное Союзом художников Украины, согласно которому А.А.Кокель
с семьей должны были переехать в Чебоксары. Удостоверение помечено датой 22
сентября 1941 г. Через день после этого Харьковский художественный институт
оформляет документ о направлении А.А.Кокеля с семьей в Казахскую ССР, куда, по
распоряжению Управления по делам искусств СНК УССР, предполагалось перевести
институт на время войны.
Однако выехать из Харькова не удалось, художник остался в
оккупированном городе и пережил весь ужас «нового порядка». В первый же день
оккупации его разыскали по списку, куда он был внесен наряду с видными
коммунистами города. На предложение фашистской администрации продолжить работу в
институте, где его авторитет был исключительно высок, он ответил категорическим
отказом. А.А.Кокель в этих условиях вынужден был уничтожить весь домашний архив,
в котором имелись письма И.Е.Репина, П.П.Чистякова, В.Е.Маковского,
Д.Н.Кардовского, материалы, раскрывающие его отношения с А.В.Луначарским,
А.М.Горьким, Ф.И.Шаляпиным, фоторепродукции и статьи, по которым можно было
проследить творческое становление А.А.Кокеля. Картины революционного содержания
были закопаны в разных местах и в основном погибли – от прямого попадания бомб и
просочившейся воды. Остальные работы, в основном академические рисунки и местные
пейзажи, он, постоянно голодая, распродал на базаре. От бомбы, разорвавшейся во
дворе, дом был частично разрушен, стекла полностью выбиты, иметь дрова на
отопление не разрешалось. Ко времени, когда фашисты последний раз оставляли
Харьков под натиском войск Советской Армии, А.А.Кокель попал в число мужчин,
подлежащих вывозу в Германию, от чего его спасла лишь тяжелая болезнь, свалившая
с ног на долгое время. После освобождения Харькова художник записался в
ополчение, а сын, вставший в ряды солдат, в тот же год погиб недалеко от родного
города.
В послевоенные годы А.А.Кокель участвует в важнейших
выставках Украины. Печать отмечает его произведения «Зима 1942 года», «Дорога на
Павлове поле», «Военный патруль», «Партизан», «На уборочной». В акварели и гуаши
выполняются несколько композиций из «Чувашской сюиты» – «Лунная дорога»,
«Лебединое озеро», «Свадьба». Пером-тушью, итальянским карандашом, акварелью
создает художник автопортреты, разнообразно отражающие его повседневную жизнь и
размышления художника об искусстве. Внимание зрителей привлекает композиционный
пейзаж «На Донце», акварель «У рояля». Наиболее крупной картиной этого периода
стал «Отдых бойцов», выполненный по наблюдениям в одном из полков после
освобождения Харькова. Искусствоведы и художники, писавшие об украинском
искусстве тех лет, ставили картину А.А.Кокеля в один ряд с лучшими достижениями
советской живописи. Все послевоенное время он заведует кафедрой рисунка в
художественном институте, ведет научно-методическую работу, готовит пособия по
вопросам масляной живописи в институте, рисунка углем, карандашом, сангиной; эти
пособия иллюстрирует собственными творческими произведениями послевоенного
времени. Работает он над книгами, посвященными анализу картин И.Е.Репина и
преподаванию рисунка в мастерской Д.Н.Кардовского в Петербургской Академии
художеств. С юношеским задором участвует в послевоенной организации творческой
жизни Союза художников Украины, в работе конференции Академии художеств СССР, на
которых утверждались учебные программы по специальностям для средних и высших
художественных заведений страны. К его помощи обращались специалисты при
подготовке к изданию репинского творческого наследия, организации работы
картинной галереи имени Д.Н.Кардовского в городе Переяславле-Залесском.
Все, кто лично знал А.А.Кокеля, отмечают его поразительное
трудолюбие и скромность. В письме от 8 ноября 1955 г. Л.В.Писарева спрашивает
А.А.Кокеля, почему он не выходит на пенсию: «...наверное, будет хорошая пенсия.
Бывает, когда некоторые люди, выйдя в отставку, теряют тонус, жизненную энергию,
но это относится больше... к людям, которые привыкли изо дня в день ходить в
определенные часы на службу и у которых нет других интересов. Другое дело ты,
Алеша, у тебя такая интересная профессия, такие богатые интересы, что ты и в
отставке сохранил бы тонус работы и связь с людьми, с учениками». Пенсия
А.А.Кокелю назначалась – первый раз Харьковским облсобесом от 2 июня 1940 г., во
второй раз это решение подтверждено в январе 1948 г. Однако пенсионером он не
был ни одного дня, а продолжал работать, сохранил живость ума и высокую
работоспособность до последних дней жизни. По рассказам жены, Анны Афанасьевны,
жизнелюбие А.А.Кокеля было безгранично; все, что он видел вокруг, доставляло
ему, как художнику, огромное наслаждение, и он все это с большим удовлетворением
писал и рисовал; был опрятен до щепетильности и любил одеколониться, чтобы не
было от тела «стариковского духа».
Педагогической работе А.А.Кокель отдал полвека своей жизни.
Ее отличали высокое уважение к творческой личности ученика, умение развивать
неповторимые особенности таланта каждого на основе высокой требовательности и
разносторонней беспрерывной работы над собой. Многое в его педагогической
системе объясняют следующие строки из его воспоминаний: «Д.Н.Кардовский
обращался с учениками в высшей степени корректно, как старший товарищ. Думается
мне, что он перенял это и от И.Е.Репина». Требуя от учеников простоты форм,
ясности сюжетов изображения, глубокой осмысленности рисуемого, А.А.Комель шел
целиком от П.П.Чистякова.
В педагогике А.А.Кокеля главенствующее положение занимал
рисунок, основа основ в изобразительном искусстве. «Что значит понимать рисунок?
– спрашивает художник и сам себе отвечает: - «Всякий рисунок, начиная с
геометрических форм и кончая обнаженной фигурой человека (это – сложная и
высокая форма рисунка), требует уяснения натуры в ее реальных формах и
построения этих форм на плоскости бумаги. С полным знанием законов натуры
построить формы, связать их в целое, стройное и жизненное с помощью светотени,
подчеркивая и выявляя характер натуры. При этом большее значение для рисующего
имеет знание анатомии и законов перспективы».
Все свои рассуждения А.А.Кокель строит на конкретных
примерах из классического искусства. Он отмечает: «Человек имеет объемную форму
и при построении фигуры это надо иметь в виду особенно. Иначе человек выйдет
плоским, щупленьким, нежизненным. Фигуры запорожцев у И.Е.Репина написаны так,
что если ударишь их кулаком по плечу, то чувствуешь, что этот удар они вынесут».
Для того же, чтобы достигнуть этого, надо знать, что в пластике человеческая
фигура представляется в виде скелета. Скелет есть главный остов в построении
человеческой фигуры. Вместе с ним надо изучать мышцы, все они дают жизненное
движение этому остову».
А.А.Кокель добивался от молодых художников понимания
большой формы: «При рисовании всегда надо помнить, что натура имеет большие
формы и что нужно рисовать большими формами. Взять хотя бы лоб. Лоб имеет
переднюю часть и боковые части, граничащие с височными впадинами. Эту основную
форму лба всегда надо хорошо помнить, иначе лоб выйдет непонятной формы. От
верхней части лба растут волосы; растут они очень интересной по рисунку формой.
А сами волосы лежат по форме черепа и подчеркивают полушарие верхнего черепа.
Весь лоб делится на три части. При построении лба все эти три части перспективою
и строятся». «Всякий рисунок, – подчеркивает А.А.Кокель,– зависит от понимания и
построения всякой большой формы, иначе строго построенного рисунка не будет, а
будет только тушевка с натуры (иначе говоря – списывание без осмысления)». «При
построении и выполнении рисунка – уметь видеть большую форму, форму живую,
органическую, связанную с другими формами, а не рисовать пятна». «Рисунок – это
все».
А.А.Кокель настаивал, чтобы учебные постановки для
студентов были «связаны с жизнью. Не фантастическое выявление формы, а живое
чувство, полученное от натуры, мы должны передавать на своих рисунках. Поэтому
реальная светотень (свет, полутон, тень, рефлекс, падающая тень) должна быть
реально передана».
Отвечая на вопрос студентов, с помощью чего и каких
способов можно приобрести знание рисунка, А.А.Кокель советовал наряду с личной
практической работой просматривать «рисунки мастеров и их изучать, порой даже
копировать». Затем – «наброски, наброски... Вот эти два вида работы являются
двигателями к пониманию рисунка, а без них нет к жизни художника».
Основывая свою педагогическую работу на ленинской теории
познания («от живого созерцания к абстрактному мышлению, от него - к практике»),
А.А.Кокель требовал широкого образования художника, умения сочетать практические
навыки и умения с теоретическими положениями в искусстве. Он часто повторял,
слова П.П.Чистякова, выражающие основное требование реализма: «Чувствовать,
знать, уметь – полное искусство».
А.А.Кокель придерживался основного педагогического правила
П.П.Чистякова: «Не стоять за спиной ученика, указывая ошибки, дать ему самому
находить их, указать только, как смотреть: находить через сравнение – формы,
направления и связи...»
«Есть еще один важный раздел в жизни художника,– утверждает
А.А.Кокель, – это... взять себя в руки: думать и жить все время в искусстве,
активно бороться за дело, за изучение произведений искусства, теоретические
познания приобретать, выдвигать новые какие-то замыслы по поводу искусства,
покупать книги, открытки со здоровыми идеями и композициями, с каким-то
повышенным чувством студента-художника – терпеливым на все, искренним,
трудолюбивым, направляя себя все время вперед, вперед... Наше время такое, и вы
не должны отставать от времени». «С талантом родятся, – предупреждал А.А.Кокель,
– но знания приобретают. Без труда талант ничего не дает. Чем тягостнее
преодоление трудностей в искусстве, тем вернее путь к свободному творчеству».
Предостерегая против бездумного преклонения перед великими авторитетами, против
увлечения их манерой исполнения, против начинания молодыми с того, чем кончали
свое творчество гениальные мастера, А.А.Кокель говорил: «Они начинали, все без
исключения, с добросовестных, скромных и даже, если угодно, робких усилий
передавать натуру, не заботясь ни о чем, кроме правдивости, искренности,
честности в ее передаче. Со временем их искусство становилось технически
свободным, доходившим до максимальной живописной свободы и не знавшим предела. У
всех была манера: 1. Начальная, ученическая, юношеская. 2. Более зрелая и
свободная. 3. Самая мастеровитая – последняя. Последняя ценится человечеством
больше всего.
И вот, влюбленный в это высшее откровение, начинающий
художник, еще беспомощный ученик, соблазняется мыслью начинать с того, чем
Рембрандт кончил. Какое чудовищное заблуждение, какое невероятное разочарование
стережет его на этом пагубном, ложном пути!»
Это начинание «с конца» А.А.Кокель предлагал преодолевать
следующим образом: добросовестно учиться, начиная с азов, как П.П.Чистяков учил
В.А.Серова, уже известного художника, когда тот пожелал стать его учеником.
«Никогда не надо смотреть в отдельности на предмет, когда пишешь и рисуешь.
Смотря в отдельности, обязательно попадешь в черноту и разъединенность. Когда
смотришь на общее, тогда уловишь и гармонию, связывающую все и всех. В цвете это
так важно».
Весь секрет живописи – в светотени, говорил А.А.Кокель. По
его мнению, разнообразие красок не есть еще живопись, «это есть только материал,
из этого разнообразия надо сделать единство духа красок».
«Я твердо убежден, – говорил в одном из своих послевоенных
выступлений в институте А.А.Кокель,– что рисованию надо вернуть его прежнее
доминирующее положение в учебном процессе. Надо стремиться к объединению
живописи со строгим рисунком». Он связывал это с конкретной практикой, ибо
обычно всеобщее восхищение вызывают «среди преподавателей чисто живописный
подход ученика, красивые, хоть и сумбурные пятна, при уродливой неграмотной
форме. Нужно вытравить эту красивую линию, по которой идет преподавание
живописи: начать надо с усиленного внимания к рисунку. Пора покончить с
заигрыванием с поверхностной талантливостью».
А.А.Кокель раскрывает секрет своего педагогического
мастерства: «Со студентами на рисунке: 1. Первые часы рисунка я не подхожу к ним
поправлять, только слежу, как они начинают, продолжают рисунок. Если вижу, что
делают ошибки, устно им указываю. 2. Через два-три рисунка даю им больше
свободы, чтобы выяснить, понимают ли они рисунок. 3. Если часто поздравлять, то
можно сбить студента с толку, он запутается, теряет свою индивидуальность, тогда
у него ничего не выйдет».
А.А.Кокель учил любить и ценить труд художника.
«Деятельность художника везде нужна,– писал он.– Она интересна и глубоко
общественна. Художник-педагог в селе, вдали от города, разве это не жемчужина в
том краю, где он вносит понимание искусства, воспитывает и т.д.?»
«В педагогической работе всякий учитель, прежде всего,
должен думать о своей работе, о качестве и результатах своей работы. Результат
решает все». И приводит примеры, которыми он вдохновлялся всю жизнь: «В
молодости я слышал об отце В.И.Ленина, инспекторе народных школ, который все
забывал, но не забывал своих школ, думал только об одном – как бы улучшить
работу учителей, об их нуждах. Таким же преданным своему делу был И.Я.Яковлев,
оставшийся до конца уверенным в правоте своего дела».
Профессор С.Ф.Беседин, ученик А.А.Кокеля, писал в 1955 г. о
своем учителе: «Мягкий, сердечный, добрый – таким знали Кокеля все его
многочисленные ученики, но в то же время Кокель был далек от панибратства с
учениками, от похлопывания по плечу и стирания грани между учеником и педагогом,
всегда оставаясь старшим товарищем, требовательным и принципиальным». В.Ф.Яценко
в письме А.А.Кокелю от 4 мая 1955 г. признается: «Каждый из тех, кому довелось
учиться у Вас, сохранил на всю жизнь наилучшие воспоминания, ибо Вы были и есть
не только видный педагог, а прекрасный чуткий человек, что умели разбудить в
сердцах учеников прекраснейшие чувства. С первого же дня общения с Вами мы
почувствовали в себе силу, уверенность, веру и всегда приходили к Вам с
открытыми сердцами, ожидая разумного совета, мудрых наставлений». Украинская
газета «Красное знамя», обобщая юбилейные материалы к 80-летию со дня рождения
А.А.Кокеля, писала 23 июня 1960 г.: «В Союзе художников (в Харькове) висит
специальный номер стенной газеты... Более половины помещенного в газете
материала – это добрые воспоминания художников о своем учителе. Читаешь эту
необычную газету и радуешься: люди, умеющие зажигать сердца, не умирают».
Таким он, как и его искусство, сохранится в памяти
благодарных потомков, воспринявших все лучшее в культуре прошлого, в
реалистической линии развития художественного творчества.
В марте 1980 г. в городе Чебоксары Чувашской АССР прошли
торжества в честь 100-летия со дня рождения А.А.Кокеля. На научной сессии,
состоявшейся в НИИ языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров
ЧАССР, были заслушаны доклады, сообщения, а также воспоминания о нем
современников и учеников. В залах Чувашской государственной галереи
экспонировались произведения художника, собранные вместе. В педагогическом
институте им. И.Я.Яковлева состоялось торжественное собрание трудящихся
республики с участием представителей Союза художников Украины. На родине Кокеля
в селе Тарханы открыты мемориальная доска, музей-усадьба, детская художественная
школа им. Кокеля.
Большим событием в советском искусстве стало 100-летие со
дня рождения А.А.Кокеля, выдающегося художника, педагога, общественного деятеля,
страстного борца за утверждение коммунистических идеалов в жизни нашего
общества.
Алексей Афанасьевич Кокель: Воспоминания современников и учеников.– Чебоксары: Чуваш. кн. изд–во, 1980.– 104 с.: ил.
|
