И. Я. Яковлев — создатель чувашской письменности и литературного языка
Центральным направлением деятельности И. Я. Яковлева и созданной им школы были подготовка из трудового народа собственной чувашской интеллигенции, развитие и обогащение культуры родного народа и пробуждение его национального самосознания. Мощным фактором осуществления этих задач И. Я. Яковлев считал родной язык. «Поднять культуру чуваш, — писал он, — возможно только через родной, понятный им язык» . Поэтому создание письменности и письменного общедоступного литературного языка он рассматривал как неотъемлемую часть культурно-просветительского дела. Он хорошо понимал, что литературный язык является орудием развития общественной жизни, материального и духовного прогресса народа, орудием приобщения чувашей к русской передовой культуре и поднятия собственной национальной культуры.
Превратив Симбирскую чувашскую школу в литературно-издательский центр, И. Я. Яковлев поднял чувашский разговорно-бытовой язык до уровня национального литературного языка. Это было в то самое время, когда ослепленные угаром великодержавного шовинизма царские чиновники не переставая твердили, что издание книг на чувашском языке развивает у чувашей только самомнение и сепаратизм, вредит политике русского правительства.
Попытки создания чувашского письменно-литературного языка были предприняты еще до Яковлева, уже в первой половине XVIII в. За последующие сто с лишним лет были изданы различные по объему и содержанию книги. Но за отсутствием собственного чувашского алфавита слова транскрибировались в них средствами русской графики. Печатание текстов исключительно русскими буквами, без учета специфических особенностей чувашской фонетики очень затрудняло передачу звукового облика чувашских слов и тем более правильное чтение текста. Это препятствовало развитию чувашской письменности и распространению чувашских книг в народе. Усовершенствованием графической системы чувашского языка в разное время занимались Е. Рожанский, А. Алмазов, С. Элпидин. Существенную поправку внес в чувашскую трафику Н. Золотницкий. Но до выступления Яковлева чувашская графика оставалась неупорядоченной. Отсутствие нужных знаков мешало правильному воспроизведению специфических звуков чувашского языка. Одни и те же звуки в разных фонетических положениях обозначались различными буквами и, наоборот, слова с различным звуковым составом имели одинаковое начертание (напр., курăк «трава» и курак «грач» писались корак). На эти недостатки Яковлев указывал еще в 1867 г. «Я полагаю, что для выражения чувашских звуков необходимо составить некоторые условные знаки, без которых нельзя обойтись при выражении чувашских звуков...», — писал он в рецензии на книгу Н. Золотницкого «Сöлдалык кнеге» . А через четыре года, когда после успешного окончания гимназии стал студентом историко-филологического факультета Казанского университета, И. Я. Яковлев вплотную занялся составлением чувашского алфавита. В 1871 г. вместе с русским студентом А. В. Белилиным он составил на основе низового диалекта первый вариант нового чувашского алфавита, состоящего из 47 знаков, и на этой основе в 1872 г. издал букварь под названием «Тъваш адизене сырьва вьренмелли кнеге» (к печати разрешено 15 ноября 1871 г. Советом братства св. Гурия). Однако из-за громоздкости и технического несовершенства знаков первый алфавит для практического пользования оказался крайне неудобным. В 1872 г. Яковлев и Белилин переделали алфавит, сократили количество букв до 27. Из них 18 букв — а, п, в, к, т, е, ш, с, и, л, м, н, о, р, у, ф, х, ы — выражало общие для русского и чувашского языков звуки, буква j вводилась для обозначения общего для русского и чувашского языков среднеязычного согласного звука й, а 8 букв — т, т3, ç, л3, на ,ÿ, ъ, ь изображали специфические звуки чувашского языка. Этим алфавитом в том же 1872 г. были изданы литографическим способом новый чувашский букварь и перевод книги «Начальное учение право славной христианской веры», которыми было положено начала зарождению чувашского литературного языка. В 1873 г. Яковлев, снова пересмотрел и усовершенствовал свой алфавит и издал «Букварь для чуваш с присоединением русской азбуки» и второе издание «Начального учения православной христианской веры». В новом варианте алфавита буквы о, ф, как несвойственные низовому диалекту, были изъяты, буква j заменена буквой й,. буква ъ — буквой ă, буква ь — буквой ě. В двадцатипятибук-венном алфавите, вошедшем в историю с именем И. Я. Яковлева, все чувашские специфические звуки получили свое графическое обозначение, при этом новые чувашские буквы представляли собой те же буквы русского алфавита, дополненные диакритическими знаками.
Создание собственного алфавита явилось целой революцией в культурной и общественно-политической жизни чувашского народа. Интерес к чувашской книге резко повысился. Благодаря усовершенствованию письменности и использованию родного языка в первоначальном обучении, чуваши с доверием стали относиться к школам.
Но реакционная часть духовенства, первым запевалой которой выступил священник В. Я. Смелов, исключительно враждебно реагировала на появление алфавита Яковлева. Ее раздражало, что Яковлев, вместо того чтобы содействовать обрусению «инородцев», «задался мыслию чувашский язык сделать книжным», «цивилизованным, с своей транскрипцией» (т. е. алфавитом.— Н. П.). Очень трудно было бы И Я. Яковлеву отстоять начатое дело без поддержки передовых русских деятелей. Десятки объяснений приходилось писать проф. Н. И. Ильминскому, вдохновителю создания чувашского алфавита, в защиту деятельности Яковлева. Искренне сочувствовал и всячески поддерживал Яковлева инспектор народных училищ Симбирской губернии И. Н. Ульянов. Примечательно, что в 1873 г., получив из типографии свой новый «Букварь для чуваш», изданный на новом, окончательном варианте алфавита, Яковлев тотчас же отправил один экземпляр И. Н. Ульянову. С такой же оперативностью Илья Николаевич ответил ему: «Я получил вчера и экземпляр Вашей книжки. Очень рад за Вас, что она окончилась печатанием, постараюсь употребить с своей стороны возможное содействие распространению ее в чувашских школах» .
Приступая к работе по определению звуков и букв чувашского языка, за основу будущего алфавита И. Я. Яковлев взял низовой укающий диалект, и его первый букварь был написан на низовом диалекте. Согласно утвержденному царским правительством 26 марта 1870 г. распоряжению об использовании живых наречий инородцев при первоначальном обучении их грамоте, для верховых чувашей Яковлев хотел издать особый букварь на их окающем диалекте. «...Как бы мала ни была разница между наречиями анатри и вириял, — писал он, — по нашему мнению, для первоначального обучения в школе необходимо составлять учебники на том и другом наречии» . Но вскоре он понял, что для консолидации нации необходим единый общенародный литературный язык, а издание книг на двух диалектах приведет к образованию двух письменно-литературных языков, которые в своем дальнейшем развитии могут далеко отойти друг от друга. Поэтому он решительно отказался от издания учебников на двух диалектах. Сосредоточив в своих руках все литературно-издательское дело, он усиленно стал культивировать низовой диалект, обогащая его элементами верхового диалекта.
В дояковлевский период, когда книги издавались исключительно на основе верхового окающего диалекта, чувашский книжный язык не сумел выработать сколько-нибудь устойчивых норм. Особенно поражает он лексической пестротой, стилистической неупорядоченностью. Яковлев свою издательскую деятельность начал с выработки единых языковых норм. Он хорошо понимал, что необходимым условием существования литературного языка, призванного обслуживать все население данного языкового коллектива, является единство языковых норм — фонетических, морфологических, синтаксических, стилистических, лексических, произносительных. Первым мероприятием по выработке языковых норм чувашского общенародного литературного языка было известное «Предуведомление», составленное Яковлевым в 1872 г., которое перепечатывалось почти в каждом издании букваря. В «Предуведомлении» изложены графические, орфографические и произносительные нормы чувашского литературного языка. Что касается фонетических, морфологических и синтаксических норм, то они вырабатывались в процессе коллективной творческой работы. В первых изданиях букваря эти нормы ориентировались исключительно на низовой диалект. Но с 80-х гг. язык яковлевских изданий начинает приобретать общенародный характер.
Создавая общенародный литературный язык, в основу произносительной нормы И. Я. Яковлев положил низовое произношение. В силу этого из звукового состава литературного языка выключил звук о, т. к. в низовом диалекте вместо верхового о произносится у. Верховое ч, произносимое почти как русское ч, он заменил низовым т, произносимым как сочетание звуков т'ш'.
В чувашской разговорной речи, особенно в верховом диалекте, конечные гласные неполного образования ă и ě имеют тенденцию к утрате, ср.: кивě—кив «старый», сывă—сыв «здоровый». В яковлевских изданиях в соответствии с народным произношением обе формы признавались литературными.
В живом разговорном языке гласные неполного образования ă и ě выпадают и в середине слова, ср.: ырăлăх—ырлăх «доброта», пурăнăç—пурнăç «жизнь», вěлтěрен—вěлтрен «крапива». Яковлев обе формы включил в литературную норму.
Нормы устанавливались и в области ударения. В чувашском языке ударение не имеет единой системы. В некоторых говорах низового диалекта оно всегда бывает на конечном слоге, а в верховом место ударения зависит от наличия в слоге гласного неполного образования ă или ě. В основу литературного ударения Яковлев положил южнобуинское ударение, занимающее промежуточное положение между низовым и верховым ударениями. Оно характеризуется следующими особенностями: 1) если в слове все слоги содержат полногласные звуки (а, у, ы, э, и, ÿ), то ударение падает на последний слог: качакá «коза», хурамá «вяз»; в этом случае яковлевское ударение совпадает и с верховым и с низовым ударениями; 2) если в слове все гласные являются краткими (ă, ě), то ударение падает на конечный слог: кăмрăк «уголь», чěкěнтěр «морковь; в этом случае яковлевское ударение отходит от верхового ударения и близко соприкасается с низовым ударением; 3) если в слове конечный слог содержит в себе краткое гласное, а гласные предыдущих слогов являются полными, то ударение перемещается на предыдущий слог: юмáнлăх «дубняк», турáтлă «ветвистый»; в этом случае яковлевское ударение отходит от низового ударения и близко соприкасается с верховым.
Принятые И. Я. Яковлевым нормы ударения просуществовали до 20-х гг. В 1920 г. основоположник чувашской советской поэзии Михаил Сеспель литературной нормой объявил верховое ударение, которое от яковлевского ударения отличается только одним правилом (2-й случай).
В области морфологии нормализация чувашского литературного языка сводилась к следующему:
1) Если в дояковлевском книжном языке аффикс множественного числа соответственно верховому диалекту употреблялся с двоякой огласовкой - -сем для имен с гласными переднего ряда и -сам для имен с гласными заднего ряда, то Яковлев, ориентируясь на низовой диалект, установил нормой лишь вариант с палатальной огласовкой -сем.
2) Если в дояковлевском книжном языке родительный (притяжательный) падеж соответственно верховому диалекту употреблялся, как правило, в краткой форме, то Яковлев, ориентируясь на низовой диалект, включил в литературную норму обе формы — краткую и полную, но в букварях отдавал предпочтение полной форме. Примеры:
Пěр пичěкенěн хěрěх кăшăл (Букварь, 1873, .стр. 15) «У одной бочки сорок обручей». Ӳпренěн ěмěрě икě эрне (Букварь, 1886, стр. 14) «Жизнь мошки на две недели». Тыткала пěлмен ал-уранăн чěрни вěçне шăрпăк кěнě тет (Букварь, 1898, стр. 20) «Неповоротливому человеку под ноготь заноза попала».
3) Принадлежность предмета 2-му лицу в чувашском языке выражается при помощи аффикса -у(-ÿ). Но в некоторых говоpax низового диалекта параллельно с этим аффиксом в том же значении употребляется аффикс -ă(-ě). В изданиях 70-х гг. Яковлев оба аффикса использовал в равных правах. Примеры: Урăна сыр (Букварь, 1873, стр. 7) «Обуйся». Лашу мěн тěслěччě? — тесе каларě тет лешě çын (Там же, стр. 25) «А лошадь твоя какой масти? — спросил тот человек». Алсана хур (Букварь, Казань, 1880, стр. 2) «Положи свои рукавицы». Санăн уру урлă (Там же) «Ты косолап». Санăн сурăхă аманнă (Там же, стр. 4) «Твоя овца изувечилась».
С 80-х гг. аффикс принадлежности -ă(-ě) начинает вытесняться из книжного употребления. Показательным является здесь сопоставление разных редакций народного шуточного стиха «Синичка». В букваре 1873 г. этот стих имеет следующую редакцию:
Чи-чи, кăсйа, ăçта каятăн, кăсйа? — «Кантăр вăрри çимешкěн». - Е хуçи курсассăн? — «Тарăп, хăпарăп хырă тăррине».— Е хырăмă выçсассăн? — «Хырă икелли çийěп».— Е пырна ларсассăн? —«Чавăп, чавăп, кăларăп».— Е юн тухсассăн? —«Шыва, кěрěп, чÿхенěп».— Е текě шăнсассăн?— «Вут хурăп, ăшăнăп».— Е вут вăйлă кайсассăн? —«Тапăп, тапăп, сÿнтерěп».— Е уру хуçăлсассăн?..
«Постой, постой, синичка, куда летишь? — Конопляные семечки клевать.— А если хозяин увидит? — Взлечу на макушку сосны.— А если проголодаешься? — Сосновые шишки буду клевать.— А если подавишься ими? — Поцарапаю да и вытащу. — А если кровь пойдет? — Слетаю на речку да и выкупаюсь.— А если перья примерзнут? — Разложу костер да согреюсь.— А если начнется пожар? — Ударю ногой да потушу.— А если ногу сломаешь?..»
Сопоставим этот текст с текстом 1885 г. издания:
Чи-чи кăсăя,
Ӑçта каятăн кăсăя?
— Кантăр вăрри çимешкěн.
Е хуçи курсассăн?
— Таpăn, хăпарăп хыр тăрне.
Е хырăму выçсассăн?
— Хыр йикелě çийěп-çке.
Е пырна ларсассăн?
— Чавăп, чавăп, кăларăп.
Е юн тухсассăн?
— Шыва кěрěп, чÿхенěп.
Е тěкě шăнсассăн?
— Вут хурăп та ăшăнăп.
Е вут вăйлă кайсассăн?
— Тапăп, тапăп, сÿнтерěп.
Е уру хуçăлсассăн?
В издании 1900 г. 10-я строка дана в редакции «Е юну тухсассăн?»; 12-я строка— «Е тěÿ шăнсассăн?», 14-я строка «Е вуmmу вăйлă кайсассăн?»
4) В живой разговорной речи глаголы изъявительного наклонения настоящего времени в 1-м и 2-м лице единственного числа, в 3-м лице множественного числа употребляются в двух вариантах — полном и усеченном, например, калатăп — калап «я говорю», калатăн — калан «ты говоришь», калаççě — калас «они говорят». За литературную норму Яковлев принял только полную.
5) В живой разговорной речи формы условно-временного деепричастия выступают также в двух вариантах: с аффиксом –сассăн(-сессěн) и -сан(-сен). Яковлев оба варианта включил в литературную норму. Примеры: Тăвăл чарăнсассăн, хамăртан хамăр кулатпăр (Букварь, 1885, стр. 15) «Когда прошел вихрь мы стали смеяться над самим собой». Ялан ăспа çÿресен ялти ватă ятламасть (Там же, стр. 16) «Когда себя разумно ведешь, то и мудрые старики не будут тебя ругать». Ҫар иртсессěн паттăр нумай (Там же, стр. 16) «После боя героев много».
6) В низовом диалекте, в отличие от верхового, широко употребительна так называемая глагольная форма «имя действия». Она образуется от глагольных основ путем присоединения аффикса -у(-ÿ). Эту глагольную форму Яковлев с самого начала принял за литературную норму, вводил ее в букварь, ср.:
Хăй çăварěнчи шăммине те çухатрě тет, лешне те илÿ пулаймарě тет (Букварь, 1900, стр. 27) «Собака и свою кость упустила и ту не взяла». Кайран хăй: ,,Ятлаçупа ан кай ěнтě, тилě тус!»—тесе ăсатса ярать тет лешне (Там же, стр. 31) «Провожая, журавль ей говорит: «Ну, не обессудь, кума». Ну кăкшăм, алхасу çитě ěнтě, ман киле каймалла тата, ярах ěнтě, кăкшăм тус, тесе калать тет хăй (Там же, стр. 43) «Ну, кувшин, хватит баловаться, мне уж домой пора, отпусти меня, кум»,— говорит ему лиса».
7) В низовом диалекте аффиксы выделения и принадлежности в косвенных падежах могут чередоваться с -ă(-ě). Чередование -и с -ă(-ě) наблюдается здесь и в отглагольных именах. В своих первых изданиях подобное чередование Яковлев признавал за литературную норму, ср.:
Ан вăрла, тет, çын япалине пусмăрласа ан ил, тет, çыннăн çухалнă япалине тупсан хуçěне памасăр ан тыт... (Начальное учение..., 1873, стр. 57) «Не воруй, насильно не отнимай, найденную вещь не присваивай». Пěр çыннăн укçи çухалнă тет, вăррăне ниепле те тупаймаççě, тет (Букварь, 1880, стр. 14) «У одного человека пропали деньги, и никак не могут отыскать вора». Сире ырă ěçе вěрентекен çынсенěн сăмахне итлěр, вěсем хушнăне ан манăр... (Там же, стр. 31) «Слушайтесь ваших добродетелей, не забывайте их наставлений». Эпě çырăва вěренесшěн те, анчах начар пěлетěп, вěрентекен каланăне ăнланаймастăп... (Там же, стр. 33—34) «Я хочу научиться грамоте, но плохо разумею, не понимаю объяснений учителя».
В 80-х гг. чередование аффикса -и с -ă(-ě) вытесняется из литературного употребления, в норму включается только -и(-ě).
8) Между низовым и верховым диалектами имеется некоторое расхождение в употреблении вопросительных частиц. В низовом диалекте, в отличие от верхового, для выражения вопроса широко употреблены частицы -а(-е), -ам(-ем). Яковлев эти частицы включил в литературную норму наравне с частицами -и, -им. Это хорошо видно на примере его широкоизвестного рассказа «Как мужик лошадь искал», где частицы -и, -а(-е) употребляются как синонимичные.
9) Низовой диалект несколько расходится с верховым в употреблении отрицательной частицы ан. Эта частица, образующая отрицательную форму глаголов повелительного наклонения, в верховом диалекте употребляется только во 2-м и 3-м лицах. Что касается 1-го лица, то здесь отрицательная форма образуется при помощи частицы мар. В низовом диалекте частица ан может выступать во всех трех лицах, ср.:
1. Эпě ан каям
2. Эсě ан кай
«Ты не ходи»
3. Вăл ан кайтăр
«Он пусть не ходит» Эпир ан каяр
Эсир ан кайăр
«Вы не ходите»
Вěсем ан кайччăр
«Они пусть не ходят»
Наличие двух частиц (мар и ан) для образования отрицательных форм глаголов 1-го лица повелительного наклонения Яковлев признал нормой; ср. в его букваре:
— А-а-х! апла пулсассăн сывă пулах, йытă тус; сирěн пек самăр ан пулам та, хам ирěкěмре хам çÿрем!— тесе каларě тет те, шурě тет кашкăр вăрманалла (Букварь, 1900, стр. 34) «Ну, так прощай, собака,— сказал волк.— Пускай не так жирен буду, да на воле. И побежал в лес».
Ср. еще у М. Ф. Акимова, воспитанника Симбирской чувашской школы:
Эпě ан сухалам, ан акам. Пурăнăччěç-ха антăхса! («Хыпар», 1906, № 25, стр. 402) «Не спаши я, не посей, как бы стали жить они!»
Длительным был процесс становления лексических норм. Он сталкивался с рядом трудностей. Одна из этих трудностей заключалась в том, что в определенной части словарного состава чувашские диалекты и говоры расходятся. Большие расхождения наблюдаются, например, в употреблении терминов родства и свойства, названий предметов домашнего обихода, названий пищи, овощей, растений и т. п. Иногда одни и те же слова в разных говорах и диалектах употребляются в разных значениях. Вырабатывая лексические нормы, Яковлев и его ученики ориентировались как в области фонетики, так и грамматики, прежде всего на низовой диалект. Так, из диалектных вариантов терминов родства и свойства атте—ати—аттей «отец», анне—ани—апай «мать», асатте—аслатте—аслаттей—аслатти—атетте—атитте—маçак—маçи «дедушка по отцовской линии», асанне—асланне—аслапай—аненне—мамак «бабушка по отцовской линии», тете— пиччи — пичи— пичей «старший брат, дядя», аппа—акка—аки—акай «старшая сестра, тетя» и т. п. литературной нормой установились варианты низового диалекта анне, атте, асатте, асанне, пичче, аппа и т. п.
Вместе с тем молодой литературный язык не чуждался и элементов верхового диалекта. Верховой диалект рассматривался Яковлевым как дополнительный поставщик речевых средств, для развития и обогащения литературного языка. В течение двух-трех десятилетий язык яковлевских изданий вобрал из верхового диалекта множество слов, из которых одни утвердились в литературном языке на правах лексических синонимов (напр.: низов, масар— верхов, çăва «кладбище», низов, хир — верхов. уй «поле», низов, минтер — верхов, çытар «подушка», низов, пусă — верхов, çăл «колодец»), другие включились для конкретизации существующих понятий. Например, в низовом диалекте понятия «старший родной брат» и «старший брат отца (дядя)» выражаются одним и тем же словом пичче, в некоторых говорах — тете. В верховом диалекте эти два понятия имеют свои названия: старший брат называется пичче, в отдельных говорах— пиччи (пичи), пичей, старший брат отца (т. е. дядя) — мучи, в отдельных говорах — мучей, мучук, мочи, мочей и т. д. В 90-е гг. для выражения понятия старшего брата отца в литературный язык проникает слово мучи и с этого момента семантика слова пичче начинает суживаться. В современном литературном языке термины пичче и мучи выражают строго определенные понятия.
Иногда одни и те же слова употребляются в разных говорах и диалектах в разных, а в некоторых случаях совершенно противоположных значениях. Для нормализации употребления подобной категории слов Яковлев и его сотрудники прибегали к уточнению значении слов. Так, в некоторых говорах верхового диалекта сено называется вутă, а дрова — вотă. В низовом диалекте вутă означает дрова, утă — сено. Для нормализации употребления данных слов в литературе Яковлев дает в своем букваре такие примеры: Утта çулаççě «Сено косят». Вутта татаççě «Дрова пилят» (Букварь, 1886, стр. 12).
В большинстве случаев значение не везде распространенного, но принятого за литературную норму слова Яковлев объясняет его диалектным синонимом, взятым в скобки. Таковы, напр., улма (паранкă) «картофель», кайăкçă (сунарçă) «охотник», шыври (вутăш) «русалка», пичче (мучей) «дядя», хир (уй) «поле» и т. п.
Наиболее длительной и сложной была нормализация новых лексико-фразеологических заимствований. Заимствование русских и интернациональных слов, выражающих новые понятия, явления и предметы, И. Я. Яковлев рассматривал как прогрессивное явление, способствующее развитию литературного языка. Степень употребительности русских и интернациональных слов в дореволюционном литературном языке менялась в зависимости от стиля речи, от жанровых особенностей текста. Если в языке художественных произведений доля иноязычных, в частности русских и интернациональных, слов была незначительной, то в языке научно-популярной и публицистической литературы круг иноязычных заимствований расширялся. Но некоторые слова, в частности имена существительные на -ия, -ая и имена прилагательные, входили в литературную норму с чуждыми для чувашского языка родовыми окончаниями, а практика орфографирования подобного рода заимствований происходила в отрыве от народного произношения. Так, напр., при Яковлеве писали и произносили Азия, Греция, операция, столовая, карболовая кислота, ладожская купăста «ладожская капуста» (в современном литературном языке Ази, Греци, столовăй, карбол кислоти, Ладога купăсти). Такие штампы-заимствования на общем фоне языка выглядели «инородными телами» и в плане освоения перспектив не имели. В советское время произносительные и орфографические нормы вышеуказанных заимствований были приведены в соответствие с народным произношением.
Добиваясь общедоступности и нормативности литературного языка, любой чувашский текст, прежде чем сдать его в печать, Яковлев выносил на обсуждение. В обсуждении принимали участие представители разных говоров и диалектов. «Тут происходили споры, — вспоминал об этих обсуждениях проф. Н. И. Ашмарин, — и в конце этих споров, в которых принимали участие десятки лиц, устанавливался тот или иной текст. Следовательно, этот язык с самого начала был общечувашским, а не чисто низовым или верховым» . Всесторонне обсужденные рукописи часто отсылались сельским учителям и священникам для окончательного заключения. Нередко Яковлев и его сотрудники сами выезжали в деревни для встречи с читателями и, перечитывая текст своих рукописей представителям самых различных говоров и диалектов, лично удостоверялись в доступности создаваемого ими литературного языка.
При выработке стилистических норм литературного языка Яковлев и его сотрудники опирались прежде всего на устное народное творчество. В произведениях фольклора они находили образность и выразительность языка, национальный колорит. Свою литературную деятельность И. Я. Яковлев начал с записей и обработки фольклорных произведений и широко привлекал к этому делу своих сотрудников и учеников. Еще летом 1871 г., после окончания первого курса университета, он организовал фольклорную экспедицию (в составе Сергея Тимрясова, Василия Белилина, Алексея Рекеева, Игнатия Иванова и Тимофея Петрова) в чувашские деревни Буинского у. Симбирской губ., где ими было записано «много сказок, песен, поговорок, загадок» . Материалы экспедиции удачно использовались потом в чувашских букварях, в оригинальных художественных произведениях, а также при переводе на чувашский язык произведений русской литературы. При выработке стилистических норм чувашского литературного языка важную роль сыграли переводы с русского на чувашский. По мнению И. Я. Яковлева, переводы с одного языка на другой должны были развивать у переводчика языковое чутье, прививать навыки литературного употребления средств родного языка. Поэтому в Симбирской школе в обучении языкам переводы занимали одно из важных мест. В 1872 г. Яковлев писал, что ученики систематически должны заниматься переводами с русского на чувашский язык, «тогда мальчики (т. е. ученики.— Н. П.) научатся правильно владеть и русским языком и чувашским языком, а важнее всего тут будет то, что мы со временем, если в этом постоянно будем упражняться, будем иметь превосходных переводчиков для переложения... всего необходимого и полезного для чуваш» . В яковлевской школе воспитывались замечательные переводчики, которые своим творчеством значительно обогатили чувашский язык новыми речевыми средствами, образными выражениями и поэтическими оборотами. Ориентируясь на культуру русского слова, они создавали в чувашском языке новые слова и словосочетания, обогащали семантику бытующих в языке слов новыми значениями. Так, при переводе церковно-богослужебной литературы из ресурсов родного языка было образовано множество новых слов и словосочетаний для обозначения специальных и отвлеченных понятий. Сюда относятся, напр., слова, образованные при помощи аффиксов –лăх(-лěх), -çă(-çě), -ла(-ле) и некоторых других: çынлăх «человечность», тивěçлěх «достоинство», вилěмсěрлěх «бессмертие», тÿрěлěх «честность», пěлěмçě «знаток», эмелçě «лекарь», кěнекеçě «книжник», курăну «явление», тěрěслěхлě «правдивый», вилěмлě «смертный» и т. п.
Если в первое время Яковлев и его ученики в выборе литературы для перевода ограничивались учебной и религиозно-богослужебной литературой, то впоследствии круг их переводческих интересов значительно расширился.
Наряду с Библией, замечательным памятником литературы Древнего Востока, еще в 80-х гг. прошлого века Яковлевым и его учениками были переведены на чувашский язык 1-я и 2-я, затем 3-я и 4-я «Книги для чтения» Л. Н. Толстого, произведения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Кольцова, Аксакова и др. В последующие годы начали переводить научно-популярную литературу — историческую, агрономическую, ветеринарную, санитарно-медицинскую. С 1872 по 1917 гг. на чувашском языке было издано около 700 названий книг, основную часть которых составляла переводная литература. Переводы церковно-богослужебной литературы дали церковно-богослужебный стиль речи, переводы учебно-педагогической и научно-популярной литературы способствовали формированию научной терминологии и стиля научно-популярной речи, переводы произведений русской классической литературы ускорили становление и развитие стилей художественной речи.
Симбирская учительская школа замечательна и тем, что из ее стен вышла, кроме переводчиков, целая плеяда писателей. Такие замечательные писатели и поэты, как К. В. Иванов, Н. В. Шубоссинни, Тайр Тимки, М. Ф. Акимов, М. Д. Трубина и др., способствовали своим творчеством развитию и совершенствованию речевой культуры, закреплению и популяризации в народе норм чувашского литературного языка.
Становление и стабилизация чувашского литературного языка рассматриваемого периода активно стимулировались еще тем, что благодаря стараниям Яковлева и его учеников этот язык стал языком школьного преподавания и языком церковных проповедей и молитв, а в годы первой русской революции — языком прессы.
Однако в 40-х гг. нашего века, когда деятельность Яковлева оценивалась неправильно, в нашей литературе широкое распространение получило мнение, согласно которому основоположником чувашского литературного языка считался К. В. Иванов. Объявляя К. Иванова основоположником литературного языка, авторы данной версии, по-видимому, опирались на русскую филологическую литературу, где основоположником русского литературного языка считают Пушкина. Мы не хотим умалять значения К. Иванова для развития чувашского литературного языка. Своим творчеством он поднял чувашский литературный язык на высокую ступень развития. Однако это не дает права вычеркивать все то, что было создано до К. Иванова. Чувашский литературный язык, который мы понимаем гораздо шире языка художественной литературы, бесспорно оформился до выступления К. Иванова, первые произведения которого датируются 1906 г. На нем уже имелась довольно богатая литература — художественная, церковно-религиозная, естественно-историческая. Сам К. В. Иванов воспитался на этой литературе.
И. Я. Яковлев был не только создателем литературного языка, но и его активным пропагандистом. Выступая за расширение сферы действия родного языка инородцев, он призывал бережно относиться к этому национальному богатству, а от своих учеников требовал постоянного повышения качества преподавания родного языка в школах. Так, в письме к своему ученику и сподвижнику А. Рекееву он писал: «Ачусене чăвашла вулама авантарах вěрент, çавăнпа эс мана пит савăнтарăн. Сана эп шанатăп çапла вěрентěн тесе» (Научи своих учеников читать по-чувашски как можно лучше, этим ты меня очень обрадуешь. Я уверен, что ты так и учишь). В другом письме, адресованном тому же Рекееву, он писал: «Чăвашла авантарах вěрентме пит кирлěччě. Сана калама кирлě мар, эсě ху та пěлетěн, пире, чăвашсене, чăвашла вулама кирлине, асту, ан ман çавна» (Очень важно, чтобы лучше учить детей чувашской грамоте... Не тебе говорить, ты и сам знаешь, как нам, чувашам, необходимо обучение на чувашском языке, навсегда запомни это).
Яковлев очень остро реагировал на притеснения, чинимые царскими чиновниками языку инородцев. Когда в 1914 г. попечитель школ издал распоряжение, запрещающее употребление родного языка в чувашских школах, И. Я. Яковлев выдвинул идею собрать в народе «достаточное число голосов» с требованием расширить права родного языка инородцев и с этим требованием обратиться в Государственную думу . Трудно сказать, насколько удовлетворила бы Государственная дума требования инородцев, но разразившаяся империалистическая война помешала осуществлению идеи Яковлева. Только благодаря Великой Октябрьской социалистической революции чувашский язык получил свое признание. Ленинская национальная политика нашей партии создала все необходимые условия для его дальнейшего развития и совершенствования. Признание в первые же годы Советской власти чувашского языка на территории Чувашии в качестве государственного сделало его языком управленческого аппарата, юриспруденции, учебных заведений и культурно-просветительных учреждений. С расширением общественных функций чувашского языка появились первые нормативные грамматики, словари и справочники по орфографии и пунктуации. Авторами этих грамматик, словарей и справочников выступили в первую очередь ученики И. Я. Яковлева, воспитанники Симбирской чувашской учительской школы, Ф. Т. Тимофеев, Т. М. Матвеев, Т. П. Парамонов, В. Г. Егоров, С. П. Горский и др. Написанные ими учебники и учебные пособия, орфографические, терминологические и переводные словари, безусловно, способствовали и способствуют дальнейшему совершенствованию и стабилизации лексических, грамматических, стилистических, орфографических и произносительных норм чувашского литературного языка, который стал теперь языком массовых и научных изданий, театра и кино, радио и телевидения. На нем издаются шедевры русской и мировой литературы, произведения Маркса, Энгельса, Ленина.
Петров, Н. П. И. Я. Яковлев – создатель чувашской письменности и литературного языка / Н. П. Петров // Ученые записки / НИИ яз., лит., истории и экономики при Совете Министров Чуваш. АССР. – Чебоксары, 1969. – Вып. 42. – С. 70-83.
|
