П. Хузангай. Великое сердце
В Петрограде победила
Революция. Но бой
Штормом небывалой силы
Громыхает над страной.
«Пусть бушует непогода.
Перебесится авось...
Вон Керенский... воевода,
А поди ж, бежать пришлось...
То же будет и с другими –
Разбегутся кто куда...
Мы с молитвами святыми
Переждем... Пройдет беда...
Не попустит злу создатель,
Не оставит в горе нас..» –
Так российский обыватель
Шепчет, истово крестясь.
Но все выше вал. Все шире
Революции волна.
От Кронштадта до Сибири
Закипела вся страна.
Старый Яковлев доволен,
Хоть иных его друзей
Не сыскать, как ветра в поле:
Ищут места потеплей.
«Пусть их... скатертью дорога…» -
Думает старик. Ему
Керосину бы немного:
Город погружен во тьму.
А зима не заморозит –
Есть мука про черный день,
Дров учителю подвозят
Чуваши из деревень.
От народа нет причины
За кордон ему бежать,
Он не граф и не купчина –
Им-то надо поспешать...
Вот уже полвека школе
Он все силы отдает.
«А теперь?.. Не нужен что ли
Я тебе, родной народ?
Есть приказ от комиссара:
Сдать преемнику дела.
Что же я, трудился даром?
Что же, зря вся жизнь прошла?»
Мысли Яковлева горьки:
«Где ошибки, в чем их суть?»
Старику подчас до зорьки
Думы не дают уснуть.
«Правда-матушка поборет,–
Утешается старик,–
Но зачем со мною спорит
Мой любимый ученик?
Восемнадцать лет мальчишке...
Говорит, что стар я стал,
Что всю жизнь без передышки
Воз тянул... ослаб, устал...
Это так он, мне в угоду,
Ну, а суть легко понять:
Устарела, мол, метода –
Вот что хочет он сказать...
Да, дела... Везде болтают,
Что от русских отойдем.
Будто бы не понимают,
Где стоит родимый дом.
Ну, пускай бы край чувашский
Был не в глубине Руси,
А, допустим, на Аляске,–
От чего, господь, спаси,–
Коль не так, то бредни эти
Просто-напросто смешны.
Споры, шум... «Отцы» и «дети»-
Две столкнувшихся волны.
Нет! Совсем не то! К примеру
Хоть мои ученики –
Часть из них теперь эсеры.
Часть пошла в большевики.
Вместе им как будто тесно.
Бьются злей, чем на войне...
Родине служил я честно,
А теперь что делать мне?
Сын мой Алексей, наш Леля,
Вновь зовет к себе в Москву.
Нет уж, век я отдал школе,
Здесь его и доживу...
И в столицу, и в Москву я
На высокий пост был зван,
Но остался, не рискуя
Покидать родных волжан.
Жизнь без них была б пустая..
Я рожден в избе курной,
Но хотел бы, умирая,
Светлым видеть край родной...
Так вот и отвечу сыну.
Он поймет: учен, умен.
Кошки – вот мои Афины,
А Симбирск – мой Пантеон...»
– Мать, я выйду, прогуляюсь,–
Говорит старик жене. ...
На Свияге лед, ломаясь,
Крутится на быстрине.
Ветру полная свобода
Над водой. Бурлит она.
Солнце, грохот ледохода
И грачиный грай – весна!
Прочь житейские невзгоды!
В шляпе, с посохом в руке,
Человек седобородый
Не спеша идет к реке.
Вспомнил он один далекий,
Схожий с нынешним денек.
Так же мутные потоки
С гор, журча, сбегали в лог;
Над Свиягой гуси цугом
Пролетали... У Ильи
Николаича, у друга,
Сын родился... Дни прошли...
Минуло, как час, полвека,
Мальчик на его глазах
Превратился в человека,
Чьи слова у всех в сердцах.
«Брал его я на колени...
Да... Хоть сам себе не верь...
Маленький Володя... Ленин! –
Вот кто мальчик тот теперь!
Он в Москве, как сообщают.
Там и Леля мой сейчас.
Может быть, друг друга знают.
Может, встретятся как paз.
Ленин... Добрый он, конечно,
Мне ли этого не знать –
Не встречал людей сердечней,
Чем отец его и мать.
Помню, как пришел Володя
К нам, когда его отец
Помер... Матери в невзгодье
Стал оплотом он, юнец.
Через год судили брата
Александра... И опять
Юношу с душой крылатой
Не смогла беда сломать.
Нет, живой, в решеньях скорый,
Справедливый и прямой,
Он единственной oпорой
Стал семье своей родной...
Ленин... Во главе России
Он теперь... Что ж, по плечу.
Думаю, дела большие
Сыну друга – Ильичу.
Помнит ли меня? Встречались
Все-таки уже давно.
Три десятка лет не малость –
Позабыть не мудрено...
Что, коль я обеспокою
Делом маленьким его?
Правда, время не такое,
Занят он скорей всего.
Край чувашский – капля
А Россия велика.
Не до нас ему...» – Но горе
Грызло сердце старика.
И в письме оно излилось,
Сыну Яковлев открыл
То, с чем сердце не смирилось,
Что теперь не стало сил.
Труженик страдать безвинно
Не желал и в Кремль сходить
Попросил немедля сына:
Примет Ленин, может быть...
Сын по тону сразу понял,
Как обида велика.
«Клеветою кто-то донял
Там, в Симбирске, старика.
Тут нельзя стоять в сторонке,
Надо как-то помогать...»
Жил профессор на Волхонке,
До Кремля – рукой подать.
И двадцатого апреля
В Кремль пошел он... к самому.
Там без всякой канители
Пропуск выдали ему.
Но попасть к Предсовнаркома
Не легко. Сюда идут
С тем, что никому другому
Не решить. Порядок крут.
Ленин занят до предела.
Секретарь достал тетрадь:
– Изложите ваше дело...
Вам придется подождать:
Видите, звонкам конца нет –
Многим надо на прием...
Но профессор нынче занят:
– Лекция. Зайду потом.
Он присел, в записки кратко
Изложил больной вопрос.
Секретарь в свою тетрадку
Адрес Яковлева внес.
Вышел из Кремля историк.
Улица почти пуста.
«Да, отец, удел твой горек.
Больно жалит клевета...»
Он пришел к себе. В прихожей
Ждет его простой солдат.
– Вам кого? – Мне вас, похоже..,
Яковлев? – Да. – Вот мандат.
Френч. Солдатские ботинки,
Гость, наверно, мало спал.
— Вас, товарищ Половинкин,
Я как будто бы встречал?..
— В этом доме проживаю,
Ближний, стало быть, сосед...
Очень рад! Хотите чаю?
Проходите в кабинет.
Лишь когда они остались
С глазу на глаз, гость сказал:
– Вы, должно быть, догадались
Кто меня сюда прислал?
Я связист при Совнаркоме.
Рад, что дома вы как раз.
Разрешите вызвать номер;
Ленин хочет слышать вас,–
Миг один – и раскололась
Тишина. Ильич сказал:
– Здравствуйте! – Знакомый голос!
Он лишь мужественней стал. –
Алексей Иваныч, может,
Сильно беспокою вас...
Извините. Но тревожит
Ваш визит меня. Сейчас
Не могли бы вы вернуться
В Кремль на несколько минут?
Если пять минут найдутся,
Буду ждать... Вас проведут.
Гомонила галок стая,
Пахла сыростью земля.
Ничего не замечая,
Шел профессор до Кремля.
Секретарь, предупрежденный,
К Ильичу его провел.
Книжный шкаф. Два телефона
Скромный кабинетный стол.
Дорогой, простой и близкий
Человек с огромным лбом
Пишет, наклонясь, записку
На листочке небольшом.
Видно, тезисы к докладу
На листок он заносил...
Вот на гостя поднял взгляд он.
Улыбнулся и спросил:
– Чем могу помочь, скажите,
Вашему отцу и Вам?–
Вышел к гостю: – Проходите!
Вот вам стул... – Присел и сам.
С гостя не сводил он взгляда,
Слушая его рассказ.
А потом – вопросы градом:
– Ну, а как дела у вас?
Академикам, наверно,
Не легко теперь? Да, да,
Понимаю... тяжко, скверно...
Мир добудем, вот тогда...
Весь уклад тысячелетний
Рухнул. Путь наш труден, но
С каждым шагом все заметней,
Что другого не дано...
Ясно вам уж, вероятно,
Что история у нас
(Настоящая, понятно)
Только-только началась.
Вы историк. И глядите
Чаще вспять вы, стало быть.
Ход сегодняшних событий
Можно ль с чем-нибудь сравнить?..
Вспомнили Симбирск, и оба
Призадумались на миг...
Вот где с радостью б он побыл!
Тянет к Волге. Не отвык.
Там уж паводок весенний
Начался, грохочет лед...
Хорошо! Тут, видно, Ленин
Что-то вспомнил. Он встает:
– Все еще на Малой Конной
Ваш отец живет? Здоров?
Возраст все-таки преклонный,
А работает. Каков!
Пожелайте же здоровья
От меня ему и – вот, –
Сел за стол, потер надбровье,
Что-то записал в блокнот.
Прочитал. Над текстом прямо,
Улыбнувшись, стал писать:
«Счет за эту телеграмму
Лично мне прошу прислать».
Слово «лично» подчеркнул он
В кратком тексте на полях,
И улыбка вновь сверкнула
В карих ласковых глазах.
Лично! Солнечные блики
Вдруг легли на белый лист.
Был он скромным и великим.
Был во всем он коммунист.
Кто в Чувашии не знает,
Не читал еще тех слов?
Детвора их повторяет,
Услыхав от стариков.
Здесь и женщина в сурбане ,
И старик, как лунь седой,
Так, бывает, в назиданье
Скажут смене молодой:
– Ленин! Вот кто дал нам счастье.
Вывел нас на светлый путь.
Он отец Советской власти –
Это, внучек, не забудь!
– Не дал Ленин дерзким людям
Яковлева обижать!
Разве это мы забудем?–
Дочери внушает мать...
А в Симбирске той весною,
После паводка, когда
Небо уж дышало зноем
И с полей сошла вода,
Указанье комиссара
Приниматься за дела
Получил инспектор старый,
Весть больного подняла.
Сам пакет он распечатал.
Сел в постели. Прочитал.
Все как надо: подпись, дата...
Да, не зря письма он ждал...
– Мать! – позвал старик супругу,
Быстро встал, надел халат,
Кушаком стянулся туго,
Вновь на подпись бросил взгляд,
Двери распахнул и сразу,
Не ступая за порог:
– Мать, дождался я приказа.
Посмотри... Ильич помог!
Это быстро урезонит
Тех, кто нас хотел прогнать.
Уж теперь никто не тронет.
Потружусь еще я, мать...
– Хорошо! Но ты ведь болен, –
Говорит ему жена. –
Ляг. Забудь пока о школе.
Тишина тебе нужна.
«Да, устал, устал немного, –
Думает старик больной, –
Что ж, трудна была дорога,
Но не выбрал бы иной.
Может, где-то оступался,
Но тянул не жердь, а кряж...
А Ильич-то отозвался.
Не оставит он чуваш...»
Хочет в классы по секрету
От жены уйти старик.
Вот, уже переодетый,
Дверь открыл. Дозора нету –
Можно даже напрямик…
Семинария! Полвека
Он мечтал о ней. И вот
Есть простому человеку
В светлый «рам науки ход.
Сам он нужен делу тоже.
Ленин так и написал!
Строк теплей, родней, дороже
Просветитель не читал.
Как тут усидишь на месте!
Непременно должен сам
С этой радостною вестью
Он прийти к ученикам.
Выходя, окинул взглядом
Стены комнаты старик.
Лапоть на стене, а рядом
В лыко воткнут кочедык.
Тут же длинный кнут пастуший
И рожок: как и сейчас,
В детстве дед не бил баклуши –
Лапти плел и стадо пас.
Ничего не позабыто,
Память до сих пор светла.
Многих сверстников с поры той
Мать сыра земля взяла.
Тяжело мальчонке было,
Кнут с трудом он волочил.
Или солнышко палило,
Или дождь его мочил...
Горше горечи полыни
Хлеб батрацкий, нищета...
Да, он нас пасет и ныне,
Только паства уж не та.
С ней куда трудней... И все же
Жаль, что век недолог наш.
Ленин! Вот кто нам поможет,
Не оставит он чуваш!
А теперь туда, к народу!..
Ясен взгляд лучистых глаз.
Человек седобородый
Отворяет двери в класс.
1960
Хузангай, П. Великое сердце : [поэма] / пер. Александра Казакова // Хузангай, П. Великое сердце / Педер Хузангай. – Чебоксары, 1965. – С. 17-34.
|
